– А что делали с женщинами, если их находили живыми? – спросила Маргарита.
– Женщины чище плотью и выше душой: так написано Святой Книге. Считается, что они могут принять веру, в отличие от мужчин, – вот священники и пытались их обратить. Всякое, конечно, случалось… Тех, кто соглашался стать меридианками, отправляли в наши крепости. Там они работали: и камни тесали, и белили известью, и стирали, и прочее… Иначе их изгоняли, – невесело усмехнулся он. – На Суд Бога – в пустыню. Старух тоже… сразу… Дерево их души выросло в безбожии, ослабело, и спасти их было уже нельзя… Ох уж эта пустыня, – тяжело вздохнул герцог. – Мы даже не понимали, что она такое. Это было просто убийство, только без милосердия, пытка. Нет там ни суда, ни Бога. Песок там в полдень горячий, как огонь. Час без воды – и ты падаешь. Просто не можешь двигаться, никуда не дойдешь… Так, на чем я остановился до пустыни?
– Вы шли из поселения к поселению, – ответила Маргарита.
Слушая Рагнера, она, позабыв о Культуре, забралась с ногами на стул, обхватила их руками и положила подбородок на колени.
– Да, спасибо… – большим глотком допил вино Рагнер и налил в бокал воду. – Так прошли почти три восьмиды. Нам начало всё это надоедать. Везде жара несусветная. Если ты думаешь, что в Лиисеме жарко, то здесь настоящая прохлада и благодать по сравнению с Сольтелем, тем более с Сольтелем летом. Наш отряд направлялся на юго-восток, к лагуне. Мы слышали, что там, на побережье, был большой город, и мы хотели его захватить, хотели хвастать подвигами, а то покорение деревень никого бы не впечатлило. Он, кстати, сейчас уже завоеван и часть Нибсении. Его назвали Дионз, по имени принца Ламноры, который погиб в том походе, не увидав, на свое счастье, этого города, – задумался Рагнер и продолжил: – Мы там, в Сольтеле, стали безумцами. Нам столь легко давались победы в деревнях, пока мы шли к Дионзу, и мы не придавали значения тому, что по нелепостям погибла половина отряда. Там и гнус ядовитый, и скорпионы, и травы жгучие, и твари разные… непонятные… да и жара убивает – у кого-то просто не выдерживало сердце. Однажды напала змея невероятных размеров… Она, правда, никому не успела навредить, но здорово нас перепугала… Осталось совсем близко до города, когда вдруг занемог и через день погиб наш вождь, принц Ламноры – ему было всего пятнадцать. По-хорошему нам нужно было бы принять всерьез этот знак свыше, но цель была так близка. Повернуть назад – это возвратиться с пустыми руками, опять иди через коварные леса и спустя время начинать заново поход к Дионзу – обязательно с началом весны, ведь зимой, в восьмидах Любви и Веры, воевать неблагочестиво даже в Сольтеле. Как я уже говорил, смерти я не боялся, да вот воины простого звания умирать вовсе не жаждали. Я был сперва оруженосцем, командовал ротой из семидесяти двух бойцов, а после смерти принца Дионза, воодушевил всё войско на подвиг и возглавил его. Сказал: «Всё равно помрем в гадских лесах, без славы и трофеев, зато за спасение Гео точно в Рай угодим…» Молчать бы мне… Не зря, видать, зубов лишился перед Сольтелем, но я и шепелявый оказался убедителен. Чем я, дурак, думал? Одно оправдание: жара сводила с ума. Дионз – не меньше Бренноданна: огромный город, какой стал бы себя защищать, но парень из маленького Ларгоса таких размеров даже представить не мог. В одной из деревень, вблизи Дионза, оказалась засада – и случился короткий, позорный для нас бой… Из девятисот семидесяти шести воинов остались в живых только двое: я и Эорик. Чуть позднее расскажу про это. Выбираясь назад, Эорик и дал обет молчания – зарекся, что заговорит лишь тогда, когда в Лодэнию вернется. Больше года молчал и так привык, что и сейчас слова не вытянешь… А раньше петь любил, – грустно усмехнулся Рагнер, – особенно любил оду про героя Сиурта, у которого был плащ-невидимка…