«Госпожа Совиннак, – прошептала про себя невеста. – Госпожа Маргарита Совиннак!»
________________
Дождик уж вовсю лил, когда свадебная процессия приблизилась к темно-красному дому градоначальника. Пегая Звездочка, в попоне и с намокшим пером, непонимающе косила голубым глазом на свою хозяйку, которая ехала в объятиях большого мужчины, устало положив голову тому на плечо. На прощание Маргарита, как всегда делала, прижалась щекой к лошадиной морде, а та лизнула ее руки.
– Пойдем же в дом, – позвал Маргариту муж. – В моей конюшне кобылу согреют и накормят. И тебя кормить пора, а то так перемодничала ради фигуры, что едва на ногах стоишь, – смеялся он. – И прочие скоро попадают! Твои подруги, что в тягости, вот-вот тоже свалятся с голоду.
Он опустил левую ладонь на тыльную сторону правой руки Маргариты (взял ее за пальцы так, как в Орензе муж брал руку жены) – и через широко раскрытые двери жених ввел невесту в свой дом. Немногочисленные гости и слуги им захлопали. Со стороны Ортлиба Совиннака присутствовали только его дочь Енриити, Диана Монаро и Идер. Огю Шотно вернулся к заболевшей супруге.
Гости со стороны невесты, кроме Гиора и Оливи, войдя в дом, притихли: простор комнат и их убранство поначалу подавили веселье. Ортлиб повел всех в парадную залу, какая оказалась больше, чем весь зеленый дом Ботно. Еще у входа в нее гости увидели красный балдахин, нависавший крышей над отдельным столом для жениха и невесты. Второй стол у окон предназначался для приглашенных на застолье. Камин на противоположной от окон стене подпирал потолок; по обе стороны от него, будто караульные, встали высокие буфеты для напитков и угощений; с их полок хвастливо показывала себя расписная и позолоченная посуда. Вся обстановка была массивной, основательной, из темного дерева с резьбой, – мебель, сделанная на века, если не на тысячелетия. Тяжелые красные портьеры спускались к полу из черного сланца, в центре белела мозаика с орензской звездой. Между окон и на трех стенах тускло поблескивали оловом и бронзой декоративные щиты с соколами – подарки от герцога Лиисемского; их разбавляли два портрета в полный рост, выполненные на вытянутых досках. С картины слева стройный, сорокалетний Ортлиб Совиннак смотрел на себя, грузного и поседевшего. С другого портрета покойная хозяйка этого дома, тоже одетая в подвенечное красное платье, удивленно уставилась на новую супругу своего мужа. Деревянный барельеф, обрамлявший потолок, изображал сцены из жизни святого мученика Эллы: урожденный единственным наследником обширных земель, он сначала выбрал воинский путь, но после проникся верой, стал монахом и истязал себя лишениями вплоть до восхождения на крест. Судьбоносную для Лиисема встречу мученика и Олфобора Железного рассказывали цветные витражи в верхней, закругленной части окон.
Парадная зала, обставленная со старомодной строгостью и впечатляющим размахом, будто бы пропиталась тенями мрачной эпохи Альбальда Бесстрашного. Маргарита, как и ее родные, чувствовала себя здесь скованно, но музыканты на балконе заиграли легкую мелодию – и гости повеселели. К градоначальнику из буфетной комнаты выбежали борзые собаки: три из них – невысокие, рыжие, в светлых носочках на тоненьких ножках и с белой мордой; четвертая – большая, грациозная и совершенно белая.
– Ааа, мои хорошие девочки, – расцвел градоначальник, наглаживая собак. – Это А́лти, Ильта́, Дари́ и белая – это А́льба, – представил он собак Маргарите. – Все суки… И меня любят до безумия, а я их. Вот, ваша новая подруга, – показал он собакам на жену.
Собаки с дружелюбием отнеслись к «новой подруге», лишь белоснежная Альба неприязненно зарычала, когда Маргарита захотела ее погладить.
– Ревнует! – смеялся довольный градоначальник. – Не бойся, она не укусит. Эти собаки незаменимы для охоты на зайцев, а вот для охраны они не годятся – их самих надо охранять: уж очень они ласковые и доверчивые к людям. У Альбы, у единственной, есть норов, на то она и красавица… Диана, мона Монаро, – посмотрел он на холодную, статную блондинку, – проводите госпожу Совиннак и других уважаемых дам в женские покои.
Та присела, чуть склонив голову.
– Мона Монаро не только воспитательница Енриити, – сказал Маргарите муж. – Также она вела хозяйство этого дома, за неимением у меня супруги. Диана всё тебе расскажет об укладе, к которому я привык. Со всеми вопросами обращайся к ней… И сейчас иди с ней, любимая. Прихорошитесь и спускайтесь – будем праздновать, – поцеловал он руку жены. – Тебе принесут чего-нибудь перекусить наверх, а я пока выпью с Жолем и Гиором.