Женщины поднялись на второй этаж по лестнице – еще одному произведению искусства из розового и темного дерева. Диана Монаро несла себя впереди Маргариты, двух ее подруг и тетки Клементины с достоинством высокородной дамы. Маргарита побаивалась заговаривать с ней, хотя чувствовала неловкость из-за молчания.
– А у вас волосья экие красившные, – вдруг сказала Ульви Диане. – Вы с Бронтаи?
Блондинка повернулась и бросила на нее презрительный взгляд.
– Я из северной Санделии! – гордо сказала Диана. – Исконные санделианцы – светловолосые и светлоглазые! Это знает любой мало-мальски неглупый человек!
Ульви погрустнела, но Диана решила окончательно уничтожить эту простушку.
– А где ваш супруг, ммм… Как вас там?
– Госпожа Граддак, – испуганно ответила Ульви.
– Так где он, позвольте узнать, хм, госпожа? Неужели вы вышли в люди со столь тяжелым чревом без сопровождения, без мужа? Гадай теперь: достойная вы или падшая!
Тетка Клементина тоже хмыкнула, соглашаясь с воспитательницей. Беати, хоть и оказалась в конечном итоге права, была готова разреветься вместе с Ульви. Маргарита посмотрела на подруг и, не думая о последствиях, заявила:
– А где ваш супруг, хм, мона Монаро? Позвольте узнать! Вашего сына мы сегодня видели, а супруга еще нет! Гадай теперь: достойная вы или падшая!
По серому льду в глазах гордой блондинки, Маргарита поняла, что приобрела опасного врага, едва вступив в новую жизнь, – и снова из-за своей помощи Ульви.
– Ваша спальня, госпожа Совиннак, – со сталью в голосе сказала Диана, – вторая по коридору: большие двойные двери. Там вас ждет покоевая прислужница, которая вам поможет. Прошу извинить, мне тоже нужно убрать себя, – едва склонила она голову, показывая, что прощается.
Маргарита вспомнила, как Диана Монаро смеялась над ней из окна ратуши, и не стала отвечать на лицемерную вежливость. Воспитательница и госпожа Совиннак смерили еще раз друг друга взглядами: словно схлестнулись серые воды под зимним небом и зеленые волны солнечного побережья. После чего Диана Монаро, выгибая прямую спину еще ровнее, удалилась и скрылась за самой дальней из дверей коридора.
– Вот это щука… – прошептала Беати. – Грити, бедняжка, я тебя столь сожалею…
Тетка Клементина снова хмыкнула – так, что стало понятно: Беати сморозила глупость. С точки зрения Клементины Ботно, сберегавшей медяки и стиравшей простыни из постоялого двора, богатство и его блага с лихвой перекрывали любые колкости слов.
За дверными створками, массивными и тяжелыми, как всё в этом доме, находилась удивительно светлая комната покойной первой супруги градоначальника. Мебель и здесь была громоздкой, старомодной, но в светлых драпировках. Мелкие, алые бутончики роз, будто расцветая на белом снегу, заполонили стены, балдахин и покрывало гигантской кровати. Была здесь и дневная кровать – лектус, накрытая красным бархатом и дополненная подушкой-валиком. Эта лежанка, гордый символ матроны, отделяла спальную часть комнаты от гостевой – той, где к скамье, будто к подружке, доверительно приблизились столик и широкое дамское кресло с Х-образными округлыми ножками, прозванное в свете «болтушкой». Разглядывая обстановку, Маргарита уже видела себя лет через четырнадцать-пятнадцать: как она, важная и степенная, полулежит на лектусе, а три ее дочери вышивают, обсуждают ухажеров или играют с лохматой, беленькой собачонкой (ласковой и непохожей на Альбу). Маргарита уже даже дала имя собачке – Снежинка, придумала, что старшая дочка, красавица-Ангелика, выйдет немного похожей на Ортлиба, самая младшая – на нее, а вот средняя всех удивит – уродится в кого-нибудь из далеких прабабушек.
Кроме входных дверей в спальне были еще две дверцы. Из-за ближней вдруг выбежала смешная девчонка в точно таком же белом чепчике с завязками под подбородком, какой раньше носила Маргарита.
– Рада приветствовать госпожу хозяйку, – низко поклонилась она и затараторила. – Меня зовут Алефтина или просто Ти́ни, я ваша покоевая прислужница. Обращайтесь ко мне хоть днем, хоть ночью. Я буду помогать вам раздеваться, омываться и убирать себя, буду приносить завтрак и исполнять ваши поручения. Любые! Едва скажите – я всё сделаю очень быстро!
– Там твоя спальня? – спросила Маргарита, показывая на дверь, откуда появилась прислужница.
– Нет, что вы, госпожа Совиннак, – почему-то испугалась девчушка. – Там ваша гардеробная. А следующая дверь – уборная. Простите, моя госпожа хозяйка, – добавила Тини, – я должна была вас здесь ждать, но не смогла сдержаться. Там такие наряды!
Дамы сразу устремились туда. Отдельная гардеробная являлась веянием новых времен: лет двадцать назад даже аристократы обходились уборной – комнатой, где одевались, прихорашивались и справляли нужду, а купались до сих пор люди в спальнях. Одеяния стоили дорого; их оставляли в наследство, дарили на свадьбы, хранили в приданом; их латали, чинили, перешивали. Раньше считалось, что лучше иметь всего три платья, зато ценных. Меж тем повсеместно богатели дельцы из третьего сословия, какому запрещалось носить одежду из парчи и узорной камки, но из ярких местных шелков – сколько хочешь, и незнатные прелестницы удивляли свет разнообразием нарядов. Далее мода на «простоту» удачно совпала с концом очередного цикла лет, а гардероб модницы или модника, значительно расширившись, перестал вмещаться в один ларь.