Тон за их столом задавала словоохотливая и бойкая вдова судьи – того самого судьи, оправдавшего шестерых насильников и зарезанного спустя триаду. История была шумной, поэтому Маргарита запомнила имя. Вдова, похоже, отлично справлялась без супруга: она купила пару домов, сдавала их и безбедно жила с доходов. Эта еще привлекательная, но уж больно шумная особа лезла во все беседы, по-простому советовала как управлять Элладанном хмурому градоначальнику и заигрывала с манерным Огю Шотно – тот же явно над ней издевался, напоминая Маргарите Оливи. Дочь вдовы – тихая, полноватая и хорошенькая девушка в платье с открытыми плечами, молчаливо ждала, когда начнутся танцы.
После третьей перемены блюд, по окончании часа застолья, музыканты сделали перерыв – это означало, что наступает бальный час. К этому перерыву Ортлиб Совиннак осушил кубок вина и допивал второй, поэтому стал расслабляться – он намеревался вскоре уйти. Маргарита по обыкновению не пила вина и, пребывая в подавленном настроении, почти ничего не кушала. Она думала о том, что завтра с раннего утра новая Ульви будет отмывать горы расписных тарелок и начищать до блеска латунные блюда. Еще она рассматривала статую Альбальда Бесстрашного. Ее отлили из бронзы и зачернили, чтобы поставить на Главной площади в дополнение к памятнику Олфобора Железного: по задумке два воителя должны были символизировать преемственность поколений. Но через год герцог-отец приказал заменить свой памятник, так как сравнение с Олфобором Железным оказалось не в его пользу: он проигрывал прославленному предку и в высоте роста, и в благообразии облика. Новая приукрашенная статуя в целом понравилась Альбальду Бесстрашному, вот только он держал ногу на срубленном деревце – так отображалась его военная победа над королем Ладикэ, ведь символом этого королевства был тысячелетний дуб с золотой кроной, растущий из синего моря. В итоге миниатюрный дуб, какой никого не пугал, а смешил, отпилили – и его заменил рычащий лев, символ второй рыцарской Добродетели, Доблести.
Первую статую перенесли в парадную залу замка. По ней можно было судить о подлинной внешности герцога-отца. Альдриан Красивый походил на родителя разве что раскосыми глазами. Никак нельзя было назвать покойного владельца этого замка приятным: он напоминал Гиора Себесро – такое же грубо вырубленное лицо, но не лошадиное, как у суконщика, а широкое и жесткое, с покатым лбом и гребнем надбровных дуг.
«Альбальд Бесстрашный погубил короля Ладикэ, – думала Маргарита, – а спустя тридцать шесть лет сын убитого решил отомстить за отца уже сыну Альбальда Бесстрашного. Будет ли этому конец? Ортлиб как-то рассказал о слухах, что якобы перед гибелью король Ладикэ проклял род своего убийцы – пообещал смерть его имени, но родился Альдриан Красивый, и в проклятье не поверили, однако больше детей у герцога Альбальда не было: ни мальчиков, ни девочек. Да и у герцога Альдриана всё еще нет сына-наследника, а герцогиня Юнона очень слабого здоровья».
Девушка глянула на пирующего под помпезным шатром герцога Лиисемского и отвела глаза: ей показалось, что он тоже смотрит на нее. Она взглянула снова – улыбнувшись, Альдриан Красивый поднял кубок, посылая ей знак внимания. Вспомнив, как правитель Лиисема подарил Беати воздушный поцелуй, и полагая, что для него такая галантность несущественна, Маргарита подняла в ответ свой бокал. Ортлиб Совиннак, казалось, ничего не заметил.
________________
Музыканты вернулись на балкон, дочка судьи разволновалась – гвардейский ротный командир с рыжей бородой заранее пригласил ее на танец, на ее первый танец в свете. У Маргариты такого еще не случилось и, похоже, снова не предвиделось, но она радовалась возможности покинуть торжество, а по дороге помириться с мужем. Она знала, что вне этого замка он станет прежним Ортлибом с ореховыми, ласковыми глазами.