Когда все снова собрались в парадной зале и музыканты на балконах стали брать инструменты, Альдриан Красивый спросил Маргариту:
– Должно быть, госпожа Совиннак, желаете снова танцевать? Какой танец вы бы предпочли?
Ответ Маргарита заготавливала целый час, вспоминая витиеватый меридианский:
– Прошу меня нижайше извинить, Ваша Светлость. Я от всей души благодарю за оказанную мне честь, но я не чувствую себя достаточно здоровой, чтобы продолжить пребывание на этом великолепнейшем из празднеств. Воистину, кушанья и вина в вашем доме – услада для уст, а зрелища – для глаз. Прошу не подумать дурного, но я желала бы с вашего позволения удалиться домой. Кажется, я от волнений занедужила изнурением…
– Боже, дорогая госпожа Совиннак! – воскликнул герцог Альдриан. – Вам нужно было раньше сказать! Мы не хотели вас ни в коем случае мучить! Вас проводят, госпожа Совиннак.
– Ваша Светлость, для меня это было великой и памятной честью, – сказала Маргарита, поднимаясь и приседая в поклоне. Белозубая улыбка герцога Альдриана говорила, что он вполне удовлетворен ее словами. К Маргарите подошел Диорон Гокннак и указал следовать за ним. Маргарита еще раз присела, кланяясь другим аристократам, в первую очередь графу Помононту – канцлер уже отворачивался к столу и не обратил на нее внимания.
________________
Маргарита, как и ее муж, покинула парадную залу через дверь, скрытую за шатром. Зачем так было нужно, ей объяснил Диорон Гокннак:
– Это невежливо: уходить до окончания торжеств на глазах других гостей. Мы пройдем к передней в обход, через второй этаж.
Маргарита следовала за спиной номенклатора, пытаясь не замечать его вихляющей походки, и радовалась, что честь находиться подле герцога завершилась. Они шли какими-то залами, низкими проходами; поднялись на второй этаж. Там тоже были темные, пустые от людей коридоры и комнаты. Маргарита выпила три бокала вина и еще никогда до этого не была такой пьяной, но вино и чувство свободы вернули ей благодушное настроение, – все ее страхи теперь представлялись глупостями наивной простушки. Запутавшись в лабиринте комнат, она ступала за женоподобным красавцем, погрузившись в себя: думала над тем, что сказать мужу и как оправдаться.
Где-то вдалеке от парадной залы и на втором этаже Диорон Гокннак завел Маргариту через полутемный коридор в башню с винтовой лестницей, но не стал спускаться вниз – открыл очередную дверь и придержал ее перед девушкой. Она вошла в комнату, а из полумрака к ней скользнула покоевая прислужница – и ей оказалась Марили. Обомлевшая Маргарита смотрела на нее во все глаза и поэтому не сразу заметила, что находится в спальне. Да и в тусклом свете единственного светильника синий балдахин кровати сливался с портьерами того же цвета.
Маргарита резко повернулась назад – Диорон Гокнакк уже закрывал дверь, находясь по другую сторону порога.
– Его Светлость желает пообщаться с вами дольше, – сказал он, захлопывая дверь. – Отдохните и приготовьтесь.
– Выпустите меня! – прокричала девушка, колотя в закрытую дверь – но ни звука из коридора.
– Стоит так биться, госпожа? – спросила кудрявая Марили. Несмотря на ее учтивое обращение, оно было издевательством. – Я подмогу вам раздеться, обмыться и лечься, – еле сдерживала смех наглая сиренгка.
– Марили! – гневно ответила Маргарита. – Не делай вид, что не узнаешь меня! Что всё это значит?
Марили закатила глаза и многозначительно цокнула.
– Ты и правда дура: чего неясногова? Вона ложе – раздевайся и прыгай тудова, У́льви. И радуйся! Или ты при герцоге будешься недотрогою? Давай – поглянешь, что станется. Или не поглянешь, – противно засмеялась она (раньше Марили смеялась по-другому, звонче и воздушнее: сейчас она хохотала, как рыночная торговка). – Давай, энто просто, – подошла Марили к Маргарите. – Ты ж и так отвориваешь ноги самому мерзкому мужу Элладанна. А экое жуткое платьё сам бог велел скорее снять! Давай же…
– Не трогай меня! – отпрянула от нее Маргарита.
– Ой, да как хошь, У́льви… – усмехнулась прислужница, опять проговорив имя с ударением на первый слог.