Плоть мужчин была сухой и горячей из-за обилия Огня: страдания плоти и души они переносили хуже женщин, не искали их нарочно и пытались забыться в чем-то приятном. Чтобы прийти к гармонии стихий внутри себя, мужчины стремились к удовольствиям и охотно принимали любовь женщин: матери, супруги и любовниц – они пили их любовь, словно воду. Дерево мужской души тем не менее росло низким: только вера и целомудрие позволяли мужчине вырастить столь же высокое дерево души, как у женщины, и превратить свою плоть в цветущий луг. Разум мужчины имели логический, с высоким деревом души приобретали еще и интуитивный разум; сложенные вместе два разума являли совершенный разум, к какому стремились священники. Женщинам, согласно знанию, по своему естеству никак нельзя было добиться совершенного разума – вот их и не брали в ряды проповедников. Мужчины изначально были более добродетельны, хотя настойчиво искали порочных удовольствий, чтобы унять Огонь внутри себя. Вместо блуда им нужно было обратиться к вере – тогда зуд от чрезмерного Огня проходил.
Как учило знание, все мужские создания (и звери, и человек) отдавали в мир избыточную в них стихию Огня, в том числе и смерть, тогда как женские – стихию Воды или жизнь. Соединяясь, эти две противоположности могли зачать стихию Земли или новую плоть, но только если Бог давал свой дар – добавлял нечто непознанное, божественный элементаль, что перемешивал, будто воду с маслом, стихии Воды и Огня, жизнь и смерть. Рождаясь, все живые существа уже несли в себе свою будущую смерть – она росла вместе с их плотью и крепла, рано или поздно одерживая верх над жизнью.
Знание о стихиях принес людям первый Божий Сын. На протяжении следующих тридцати восьми циклов лет оно дополнялось новыми открытиями. В свободное от труда время священники размышляли над сутью вещей, пытаясь их понять своим совершенным разумом, затем представляли собственные изыскания для обсуждения другим братьям. Если настоятель храма считал открытия заслуживающими внимания, то передавал их епископу, а тот – совету кардиналов; если совет кардиналов давал одобрение новым идеям, проповедники доносили их меридианцам на службах – что-либо сочиненное от себя и непризнанное Экклесией священник проповедовать не мог. Сущность Бога нельзя было осознать человеческим разумом – так было написано в Святой Книге, потому Экклесия не пыталась разобраться, кто или что он такое есть. Она изучала другие тайны, первой из которых была любовь – и сила, приводящая вместе с враждой мир в движение, и самая высшая Добродетель.
Один из священников попытался переосмыслить суть смеха и слез, присущих лишь человеку, когда столкнулся с затруднительным для себя вопросом: вид слез был неприятен большинству мужчин, хотя, казалось бы, чьи-то влажные слезы должны были остужать и питать их горячую и сухую плоть, должны были быть ей благостны. Решив, что дело в страданиях, сопровождающих слезы, исследователь вскоре отказался от этого пути: мужчины были куда как равнодушнее к виду мучений без рыданий и слез, зато влага из глаз животных, принимаемая за слезы, опять же трогала их за живое. В итоге, из своих многочисленных наблюдений, священник сделал вывод, что смех – это редкая смесь Воздуха и Земли, а слезы несут в себе и стихию Воды, и стихию Огня, за что был осмеян другими братьями, ведь первооснова знания, оставленная первым Божьим Сыном, гласила: «Только Вода и Огонь нигде в этом мире сами по себе никогда не смешиваются». Допустить то, что в слезах противоположные стихии соединяются божественным элементалем, Экклесия тоже не пожелала: смех остался Землей, слезы – Водой.