– Уяснила, уяснила … – поспешила успокоить темпераментную даму Маргарита. – Не волнуйтесь: я замужем.
– Так, чоб ты цнала! – спокойнее продолжила говорить Геррата. – А Хельха с О́львором. Это рыжий, со шрамами, кой тобя сыщал. А есшо цдесь почиваеца Эми́льна. Она бродяжка и чёрт цнает откудова. Прибилась к нам есшо в Сиренгидии, говорит из Орифа, а сама чёрнявая, как ворона. Эмильна с А́ргусом. Это тот крациво́й, в безжо́вом пласщу, кой тожо сыщал тобя. Аргус – второй послю герцогу человек, ёго войцковой наместни́к. Так, чоб ты цнала… А есшо цдесь, у око́н, ложо Соолмы, но она не ночёвать ц нами. Она с герцогом, коль ты есшо не поняла, то на всяк злучай говорю.
Маргарита кивала перемотанной бинтами головой, откусывала от лепешки и утирала разбитые губы.
– Я и тобе, ецли надобно, сысщу нёзанято́го, – подмигнула Геррата. – Дай цнать, коли так.
– Шпажибо, – с жующим ртом, поторопилась ответить Маргарита. – Не нато. Я жамушем, – повторила она.
– Ну тода-то не зырь на назших-то, – грозно сдвинула брови Хельха. – А то про телёса-то твойные ужо все тресщат. Кто их тока не навидался-то!
Маргарита покраснела под повязкой, понимая, что это сущая правда.
– И мой Ольвор-то видал! И Аргус-то! И Ло́рко-то! Это тот, кто первой-то тобя сыщал. Он-то трепло, экого цвет-то не цвидывал. Так чо все-то ужо всё цнают-то, поди! И дажо Э́орик-то тобя видал! Это с носом, кри́вывом таковом. Скоко раз-то ёму ёго ужо били – он и сам цабыл-то. Этот-то помалковать будёт. Он-то так маненько говори́т, чо ужо ёдва ль говорит.
– Но парень цолотой! – оживилась Геррата. – И нёзанятой! Болтал бы хоть самую малость побольшею – любая б с им повязалася.
– Он-то с назшим-то герцогом ц самогу начолу-то, – перебила ее Хельха. – Есшо со Цвященной-то войны в Цольтеле. Говорют, до неё-то прям пелся чижиком, а нынчо сыч-сычом…
– Ох да бёда-бёдааа… – протянула Геррата. – А мы при кухне все трое цлужим: я, Хельха и Гёре. И ты с нами цавтру тожо. Аразак сказжал, чо ты раньшою в кухне цлуживала – вот герцог тобя туда и поцтавил. На приборку быть: со штолов там тёрывать всё, полов мётлять, – нецложное!
«Будто прошлое стало настоящим, – грустно усмехнулась Маргарита. – Возвратилось грубое белье, платье-мешок и кухня… Сколько же посуды здесь надо будет начистить! И Гюс Аразак вернулся… И снова один Ортлиб может меня спасти…»
Хельха и Геррата показали Маргарите кухню, обеденную залу, небольшую женскую уборную в полуподвале и при ней мыльню, где можно было наскоро протереть тело, если нет желания идти в более удобную баню. Такого желания Маргарита не имела: мраморная купальня, похожая на царскую палату, как о ней говорили, находилась по соседству с ратушей, а что за помещение для омовений было в полуподвале, пленница предпочла не выяснять. Комнатушка при уборной, закрывавшаяся на засов, ведро воды, нагретое брошенным туда раскаленным камнем, льняное полотенце и оливковое мыло ее вполне устроили, – она с наслаждением отчистила себя от запаха Идера Монаро и будто почувствовала себя немного легче.
Добрая Хельха позволила пленнице пользоваться своим зеркальцем и гребнем. После обеда соседки Маргариты ушли к своим любовникам, и комнатка на третьем этаже осталась в ее распоряжении. Соолма принесла мазь для лечения синяков, белый головной платок, запасное белье, а также совсем новую кисть для чистки зубов, меловой порошок для этой же цели и даже пузырек аптечного эликсира для полоскания рта. Перед сном Маргарита сняла повязку и увидела, что отеки с лица сошли, правый глаз стал открываться, только жутко посинел. Намерение выброситься из окна она пока отложила: ее пребывание в плену складывалось лучше, чем она представляла. Засыпая, девушка помолилась и попросила Бога, чтобы супруг ее не забывал, старался спасти и очень скоро спас, а вот Лодэтский Дьявол позабыл о ней, а еще лучше куда-нибудь исчез.
________________
Первый завтрак для войска Лодэтского Дьявола проходил в ратуше с пяти до шести утра, в час Воздержания, когда Экклесия порицала трапезы. Но лодэтчанам, грешникам и наполовину язычникам, было наплевать на то, что так быстрее наступит Конец Света. И вечером они трапезничали в час Воздержания, и второй завтрак начинался в ратуше с полудня – в час Веры, в час молитвы, когда тоже считалось неправильно обильно кушать, а правильно – сходить в храм на службу.
Весь день солнца, тридцать седьмого дня Смирения, северяне обустраивались в Элладанне, разграбляя город. Одни дома они заняли под жилье, другие под госпитали, конюшни, склады, лупанары; до ночи через ворота въезжали телеги с припасами, разряженными девками, хмельным…