Затем наступила медиана. С четырех часов утра колокола стали привычно оповещать мирян о времени, словно никто не захватывал город. С этого же времени ратуша пробудилась – захлопали двери в коридоре, затопали тяжелые шаги, загудели мужские голоса – и гудели они до середины шестого часа. Маргарита выходить из своей спальни боялась. Только в шесть часов без одной триады часа она решилась выглянуть за дверь. Далее, повязав на голову платок, прикрыв лоб и шею, пленница отправилась простым маршрутом: с третьего этажа в парадную залу, из нее – в обеденную залу. Раньше там, в обеденной, устраивались праздничные пиршества для патрициев Элладанна. Теперь за длинным буковым столом уместилось сотни три крепких мужчин разбойничьего вида, залу наполнила непонятная громкая речь, скатерти исчезли, а вместо стульев появились скамьи из трактира.
Маргарита робко вошла, не понимая, что ей делать. Геррата у буфетного стола увидела ее и замахала рукой. Маргарита, не глядя ни на кого, пошла туда, где розовели три великих медных блюда: с вареными яйцами, лепешками и початой сырной головой весом в половину таланта. Тем временем шум в обеденной зале стих: головорезы с любопытством осматривали избитое лицо девушки и оценивали ее хваленую фигуру. Несмотря на мешковатое платье, Маргарита чувствовала себя голой, а еще грязной.
– Не мямлись и не мнись! – сказала Геррата, вручая Маргарите лепешку на дощечке, вареное яйцо и кусок сыра. – Где твоя чашка? – спросила она и тут же сама ответила: – Ах да… у тобя её нету. Давай-ка сиживай к штолу. Я сысщу тобе чашку. Нось ее всёгда ц собою, когда сюда ходить. Первый цавтрак и второй – нёхитры́е. Так, чоб ты цнала. Пирогов маршпановых не жоди. А на обеду ужо лопаем цнатно: с пяти до шости. Да-да, тожо в час Воздершанию – кода ты на войне, то можною… Да и корми их раньшою, не корми, – всё одно до отбою закладывать будют. И пиво, и вина пьём – коль и тобе синячить по сердцу, то не обидим, но всё до вечёру. Как кончить есть, не ходи – ходи в кухню. Там – на тряпку и мётлу. Хельха подмогёт и подсказжёт. А сщаз ходи и сысщи себе месту.
Маргарита с ужасом оглянулась на улыбавшихся ей разбойников.
– Можно я в кухне покушаю? – спросила она. – Или после. Я же буду здесь прибираться.
– Ниет, в кухне незьзя. Герцог воспретил тобя пущать туды без надзору. Цледить за тобою, чо ли? Дёлов других ни у кого нету? А послю трапешного часу цдесь никто ужо и не зжрет – токов закон. Увидют, чо ты цдесь лопать в одиночку – удумают, чо мы с Гёре тобя лакомим, – тобе жо худо будёт или есшо худее, коль удумают, чо ты наворовала. Тут всяковое быть. И в шпальня́х незьзя: крысов пло́дить токо! И везде незьзя, окромю обедной иль кухни. Ты ходить – все за тобою ходют – везде быть грязи, а виноватые цтанемся мы ц Гёре! Нам тока бяда напрацная и тобе тожо. И в наш цвет тобе пора ходить, гаспажа… Да не боизь ты их! Они не кусаюца, разве чо куснут, и то по любвови, – весело хлопнула Геррата оробевшую девушку по плечу. – Сщаз сыщем тобе месту… Эй, Эорик! – закричала она по-лодэтски. – Поухажива́й за гостьиею герцогу! Мёстов ей сыщи!
Мужчина с перебитой переносицей молча подвинул соседа слева и встал, показывая куда идти.
– Ходи-ка давай! – легонько подтолкнула Маргариту Геррата. – Он ротно́й глава, и ёго слухаются. А тобе он ничё не сделат. Цолотой парень, – подмигнула она.
Потупив взор, Маргарита с дощечкой в руках прошла мимо головорезов самого жуткого вида. Не поднимая глаз на Эорика, она перелезла через скамью и села рядом с ним за стол. Мужчина с перебитой переносицей сказал «привец» и более не пытался с ней заговорить. Другой ее сосед, вчерашний полуголый здоровяк, нынче надел кафтан, но по-прежнему глуповато улыбался, широко разводя рот, отчего его голова с низким лбом и массивной нижней челюстью, становилась похожей на грушу. Девушка дрожащими руками принялась чистить яйцо, замечая, что за ее действиями все вокруг внимательно следят, и начала краснеть. Так кушать было невозможно, поэтому Маргарита положила очищенное яйцо на дощечку и стала выжидать, пока назойливый интерес к ней стихнет. Постепенно разговоры и смешки возобновились – тогда она стала отщеплять куски от лепешки и сыра. Наконец Геррата принесла сладкий напиток в глиняной чашке, и завтрак уже не показался пресным, вот только после того, как она один раз надкусила яйцо, на нее снова уставились лодэтчане.
«Больше не буду здесь кушать яйца, – решила Маргарита, замечая вожделение в глазах тех, кто сидел напротив нее. – Что они себе рисуют, не хочется и думать! Прощай орензская трапеза – с яйца и до яблока».