…Позднее об этом узнает и капитан Руднев.
******** (пауза) ********
Спустя два с лишним часа, когда уже порядком стемнело, и угарный чёрный смог дыма постепенно начал рассеиваться, они вдвоём сидели у костра, перебравшись подальше от тлеющих останков гигантского транспорта. Вернувшись с места катастрофы и застав лётчика в той же позе, Алексей лишь обескуражено покачал головой:
- Сплошное месиво обломков и внутренностей исковерканного корпуса. Три обгоревших начисто трупа. Я их кое-как присыпал землёй, позднее захороним по-человечески.
Командир экипажа застонал от безысходности.
- Я вас понимаю, - хмуро изрёк Руднев. – Сам едва ли не каждый день теряю в боях своих товарищей.
Из тех скупых слов, что удавалось проговорить командиру «Антея», Руднев уже начинал понимать, что незнакомый пилот оказался в этой местности совершенно необъяснимым образом, постоянно удивляясь, что находится не между сороковой и пятидесятой параллелью, а в районе шестидесятой широты. Капитан прислушивался к его диалекту, и сам удивлялся иногда непонятным для себя оборотам речи. В его окружении так не разговаривали ни в полку, ни на родине, нигде, где бы он ни бывал.
Когда почтили память сгоревший экипаж - развели костёр (благо огня кругом было хоть отбавляй) и, наконец, дали своим организмам кратковременный отдых.
- Прежде всего, - начал Ефимов, - позвольте узнать ваше имя.
- Алексей. А вас можно называть Андреем Степановичем? В каком вы звании?
- Ни в каком. Мы из гражданской авиации. Сейф обнаружили?
- Так точно. Вывалился из хвоста и лежит, зарывшись в растопленном снегу. Точнее, не в снегу, а уже в сплошной развороченной грязи. Если он так важен, то утром, когда огонь утихнет, попытаемся вдвоём его вытянуть.
- Хорошо. Спасибо, Алексей.
- Можно, Лёша. Мне всего двадцать шесть, а вам вдвое больше, верно?
- Верно. Пятьдесят пять. А теперь, пожалуйста, расскажи всё от начала до конца. Я же вижу, как ты был удивлён, рассматривая фюзеляж моей машины, словно никогда не видел ничего подобного.
- Не видел, - кивнул Руднев. – Мало того, даже не слышал такого названия «Антей». Аббревиатура «АН-22» мне тоже ни о чём не говорит.
- Я уже понял. Мне недостаёт только деталей. Потом я поделюсь с тобой своими выводами. Итак, где, по-твоему, мы сейчас находимся? В какой местности? В каком времени?
Алексей почти не удивился столь непонятным вопросам. Он и сам уже начинал чувствовать, что неспроста его «ишачок» вывалился из загадочной тучи: кругом тишина и ни одного взрыва, никаких признаков воздушного боя, да и сама местность совершенно не похожа на Ладожское озеро, пусть и всё во льдах. Этот лес, казавшийся ему бескрайним при спуске с парашютом, никак не мог находиться вблизи блокадного Ленинграда. Его попросту не существовало ни в природе, ни на картах. Это был не ЕГО лес. Не его времени и пространства.
- Мы находимся в каком-то лесу, которого прежде здесь не было, - начал загибать пальцы Алексей.
- Верно, - подбодрил его Андрей Степанович. – Продолжай.
- Сейчас зима сорок второго, наш авиаполк охраняет с воздуха «дорогу жизни» на Ладожском озере, проложенную к Ленинграду. Кстати, а почему вы в переговорах с экипажем назвали Ленинград Санкт-Петербургом?
- Объясню позднее, Лёша, когда ты мне всё расскажешь.
- Ну что ж… - подкинул веток в костёр Алексей. – Тогда слушайте.
…До самой глубокой ночи они передавали друг другу информацию, что имели на тот момент, когда их самолёты поглотила загадочная воронка разноцветной тучи. Вначале рассказывал Руднев. Он вкратце поведал собеседнику свою довоенную жизнь, затем боевые вылеты в полку, закончив сегодняшним вечерним боем, когда его «ишачок» погнался за немецким «мессером». Там его и поглотила воздушная яма, из которой он вывалился вслед за громадным «Антеем». Спустя несколько часов беседы они уже знали достаточно, чтобы сделать кое-какие первичные выводы.
- Нас закинуло в какое-то иное измерение, - подвёл итог Андрей Степанович.
- А что? В природе такое существует?
- Сколько у тебя классов, Лёша?
- Как обычно. Школа, авиационная академия, курсы пилотов. Вы не останавливайтесь, Андрей Степанович. Физику я неплохо знаю. Разумеется, для своего времени. Я уже смекнул, что и вы и ваш экипаж и сам самолёт каким-то образом оказались здесь из грядущих десятилетий. Только вот из каких?
- Из тысяча девятьсот девяносто шестого года.
Руднев присвистнул, размышляя: