Ян Кубиш летел к себе домой. Летел домой в середине войны, ставшей особенно ужасной вследствие дьявольского извращения изобретательского гения человека. Тех, кто молод сердцем, война еще более возбуждает разнообразием возможных приключений. Он летел домой, доставляемый прямо к порогу, как никакой другой воин в прежней истории, снабженный оружием такой силы, что в другом веке он мог бы легко завоевать любую империю.
Но несмотря на эти утилитарные механизмы насилия, его стремление к цели вызывалось в основном инстинктом первобытного происхождения. Он летел домой, наполненный чувством, которое выкристаллизовывалось в нем годами, — чувством ненависти, рожденной и вскормленной горьким опытом.
Годы войны теперь хорошо известны по документам, и, покопавшись в архивах, историки найдут немало случаев, когда отважные юноши и даже девушки сидели или стояли у открытого люка самолета, ревущего над оккупированной врагом территорией, готовые броситься вниз навстречу эксцентричным приключениям, подобным Гомеровой «Одиссее». Но мало кому пришлось пройти столь губительные испытания, как Яну Кубишу, и он, как никто другой, был предан одной идее, посвятил себя ей и был решителен в достижении цели.
Те люди, с которыми Ян Кубиш встречался в Англии, находили его вполне нормальным, приятным молодым человеком. В самом деле, очень мало кто знал, что он обладал одним физическим украшением, и этот факт врачи-психиатры и даже современные историки могут считать поучительным. Он был обезображен шрамами в весьма необычной манере. На его ягодицах были выжжены семь маленьких свастик. Выжжены раскаленным железом за три года до описываемых событий. Какова была их роль в формировании его характера, и какая доля ответственности за последующее всесожжение может быть связана с этими стигматами, определить сложно. Но, по-видимому, немалая. Во всяком случае, он этого не забыл. В ночных кошмарах он все еще чувствовал горение плоти и помнил свои муки и стыд. Из-за того сильного унижения он стоял теперь в этом качающемся самолете, летящем в небе над его собственной страной. Из-за его ненависти, родившейся в том испытании, он был отобран для выполнения этой специальной миссии. Из-за того, что он был глубоко пропитан желанием отомстить, его послали в Чехословакию, чтобы убить человека. Не любого человека. Не какого-нибудь немецкого часового с замерзшим носом, уныло охраняющего аэродром или склад оружия, а человека особой важности, человека, которого многие считали самым опасным зверем в гитлеровских джунглях.
Лейтенант Йозеф Габчик.Диверсионная группа «Anthropoid»
Стоя теперь рядом со своим закадычным другом Йозефом Габчиком и вглядываясь вниз с высоты шестисот метров сквозь темный морозный воздух, Ян, наверно, думал, где может находиться тот человек в эту декабрьскую ночь 1941 года. Под ними расстилалась равнина, с незапамятных времен разукрашенная полосками полей, покрытая тонким слоем снега с темными пятнами сосновых рощ.
Над теснящимися в кучу селениями, где поблескивали льдом темные колеи, оставленные телегами на дорогах, самолет загудел, и собаки, задрав морды, зарычали в ответ и показали белые щелочки в глазах.
Жители в своих домах беспокойно ворочались во сне, горло перехватывало расслабляющее чувство страха. В эти дни было всегда страшно на улице, страх душил и пронизывал как сеющий снег. Страх не могли разогнать ни дневной свет, ни зимнее солнце. Этот самолет, летящий низко над головами, был угрозой, вызывающей сухость во рту, заставляющей сердце ускоренно биться, и человек инстинктивно прижимался ближе к жене, ища где теплее и безопаснее, стараясь не слышать механический гром в небе.
Ян тоже боялся. Он был охвачен каким-то болезненным страхом, выросшим в томительном путешествии от английского аэродрома. С этим чувством знакомы и летчики и парашютисты. Это страх, который приходит ночью в темноте над вражеской территорией. Это страх, который приходит от понимания того, что спокойствие должно вдруг смениться акцией насилия, что начинается что-то неизбежное, что запросто может вас погубить.
Стоя в ожидании прыжка, Ян познал все эти страхи. И даже ощущение твердой руки Йозефа на плече, рядом с тугой пряжкой парашюта, не уменьшало их. Йозеф Габчик прыгал вместе с ним. Он делил с ним все трудности и опасности. Это было особое товарищество, проверенное временем и испытанное опасностями войны, прошедшее через чрезмерные возлияния и успехи у женщин, выдержавшее скуку длинных вечеров под чужим небом, укрепленное превратностями и радостями совместного проживания. Теперь их дружбе предстояло самое строгое испытание.