С коммунистическим приветом.
В. СТАВСКИЙ».
Вот так.
Существовали разные формы изничтожения. Характеристики, подписанные под нажимом. Подпись под общим списком. И прямые персональные доносы. Разоблачительные антиписательские кампании в Москве возглавил именно Ставский вместе с известнейшим автором революционных пьес Вишневским.
Отправка Мандельштама в Дом отдыха была оперативным действием органов — чтобы не утруждать сотрудников безопасности лишней работой по розыску кочевого безночлежного поэта. И звонки из Союза писателей — проверка, на месте ли. Недаром отъезд на отдых был так четко отлажен и изящно обставлен. И Фадеев сокрушался не зря.
Во всем есть взаимосвязь и всюду — и в коммунальной квартире, и во Вселенной. Если уж морские приливы и отливы связаны с фазами Луны, то мирские-то поступки обязательно являются отзвуком чего-то, что случилось в бренном мире — в стране, в соседнем переулке. …Только что, 13 марта, в четыре часа утра Военная Коллегия Верховного Суда Союза ССР приговорила к расстрелу Николая Ивановича Бухарина.
В непредсказуемое время, при живом, хоть и арестованном Бухарине, да еще при неотмененной сталинской резолюции «изолировать, но сохранить», Ставский не осмеливался на донос. Три дня — 13, 14 и 15 марта — ушли на то, чтобы обзвонить писателей и заручиться их поддержкой («по общему мнению товарищей…»). И что же? На коллективное обвинение желающих нашлось бы предостаточно. На персональное же, за личной подписью, согласился лишь один — Павленко. Его письмо, как «общее мнение», Ставский присовокупил к своему доносу.
«О СТИХАХ О. МАНДЕЛЬШТАМА
Я всегда считал, читая старые стихи Мандельштама, что он не поэт, а версификатор, холодный головной составитель рифмованных произведений. От этого чувства не могу отделаться и теперь, читая его последние стихи. Они в большинстве своем холодны, мертвы, в них нет того самого главного, что на мой взгляд, делает поэзию — нет темперамента, нет веры в свою строку.
Язык стихов сложен, темен и пахнет Пастернаком.
<…> Если бы передо мною был поставлен вопрос, — следует ли печатать эти стихи,— я ответил бы — нет, не следует.
П. ПАВЛЕНКО».
Читатели еще не старые помнят хрестоматийное произведение Павленко, рекомендованное для изучения в средних школах. Роман назывался — «Счастье». Поколение совсем молодое имело возможность познакомиться с творчеством писателя совсем недавно. На телеэкранах показали старый фильм «Падение Берлина»— величальная Сталину, авторы сценария — легендарный приспособленец Чиаурели и Петр Павленко.
Содружество — лакей и стукач воспевают убийцу.
Составляя зловещий донос, Ставский советовался с НКВД. Донос получился столь удачным, что на его основе разрабатывалась официальная «Справка» НКВД, послужившая сигналом к аресту Мандельштама. Кое-что из доноса вошло в «Справку» дословно:
«Антисоветские элементы из литераторов используют МАНДЕЛЬШТАМА в целях враждебной агитации, делают из него «страдальца», организуют для него сборы среди писателей».
НКВД — организация творческая, переписав донос Ставского, старший лейтенант госбезопасности В. Юревич развивает тему дальше: «Сам МАНДЕЛЬШТАМ лично обходит квартиры литераторов и взывает о помощи». Но этого мало, чтобы казнить. Что еще добавить? «По имеющимся сведениям, МАНДЕЛЬШТАМ до настоящего времени сохранил свои антисоветские взгляды». Уже лучше, уже теплее, но еще не горячо.
И вот — резкий взлет мысли, неожиданный поворот:
«В силу своей психологической неуравновешенности МАНДЕЛЬШТАМ способен на агрессивные действия.
Считаю необходимым подвергнуть МАНДЕЛЬШТАМА аресту и изоляции».
Кто-то из начальства подчеркнул карандашом столь удачную находку. Слева, на полях, в самом низу, чуть наискосок блеклый карандаш: «Т. ФРИНОВСКИЙ. Прошу санкцию на арест. 27/4». Подпись неразборчива. Чуть выше уже жирный карандаш: «Арест согласован с тов. Рогинским. 29/IV.38 г.». Подпись неразборчива. Еще выше размашистый сочный синий карандаш: «АРЕСТОВАТЬ. М. ФРИНОВСКИЙ 29.IV.38 г.».
У каждого личное орудие убийства — у кого карандаш, у кого фломастер, у каждого свой цвет — красный, синий, зеленый, фиолетовый, черный и т. д. — весь спектр.
На доносе Ставского строится и обвинительное заключение следователя Шилкина, сюда перекочевывают целые абзацы доноса. О том, например, что, несмотря на запрет, поэт часто приезжал в Москву, «останавливался у своих знакомых, пытался воздействовать на общественное мнение в свою пользу путем нарочитого демонстрирования своего «бедственного» положения». Далее — слово в слово — из «Справки»: об «антисоветских элементах из среды литераторов» и «страдальце».