Потом, в Воронеже, выздоровев, он отвечал жене:
— Погоди… Еще не сейчас… Посмотрим…
Муж Цветаевой Сергей Эфрон — те же точно признаки болезни. 7 ноября 1939 года после допросов и пыток он попадает в психиатрическое отделение Бутырской больницы «по поводу острого реактивного галлюциноза и попытки на самоубийство. В настоящее время обнаруживает: слуховые галлюцинации, ему кажется, что в коридоре говорят о нем, что его должны взять, что его жена умерла, что он слышал название стихотворения, известное только ему и его жене, и т. д. Тревожен, мысли о самоубийстве, подавлен, ощущает чувство невероятного страха и ожидания чего-то ужасного <…>». (Из справки начальника санчасти Бутырской тюрьмы военврача I ранга Ларина.)
Недавно прочел статью моей современницы Лидии Стародубцевой, архитектора,— «Земля без места». «Мы живем,— пишет она.— Живем и проживаем. А недавно ко мне зашел сосед и спросил: «А почему, собственно, не все заканчивают свою жизнь самоубийством? Это было бы так естественно».
Неужели мы снова, спустя более полувека, возвращаемся на круги своя?
…Самоубийство — это не просто отказ от данной Богом земной жизни, но по существу — отвержение Креста и Воскресения Христова. Все самоубийцы лишаются отпевания и христианского погребения. Но эти двое мужчин были бы прощены Богом: состояние безумия — не в счет.
А все-таки что преподнес Сергей Эфрон Марине в день знакомства — угадал ли милый ее сердцу сердолик или это был обыкновенный булыжник? Она-то убеждена, что «сбылось», ибо Сергей Эфрон чуть ли не в первый день вручил ей сердоликовую бусину. Но ведь любовь слепа, теперь мы знаем Эфрона, его путь от Белой гвардии до НКВД.
Сергей Эфрон был довольно близок с Мандельштамом, хотя по характеру был более схож с Гумилевым. Когда Эфрон ушел в Белую гвардию, он был искренен. Когда, после разгрома, разуверился в белом движении — тоже был искренен. В Париже организовал движение соотечественников за Советы без большевиков. «За Советы…»— на этом, а также на желании вернуться в Россию он был пойман нами и, поскольку всегда бился только на передовой, оказался в НКВД, к тому времени еще не столь кровавом, тем более при взгляде из Парижа.
Он оказался в капкане, понял, что возвращаться на Родину нельзя, но вернулся, потому что в Советской России оказалась заложницей Аля, дочь.
От тюрьмы, пыток, лагеря он Алю не уберег. Сам же, после психбольницы, снова оказался в руках палачей.
Его убили сослуживцы. 6 июля 1941 года Военная Коллегия Верховного Суда СССР приговорила Сергея Эфрона, как и всех остальных, проходивших по делу обвиняемых,— к расстрелу.
Он пережил Марину на полтора месяца.
Пятеро остальных, проходившие с ним по делу, сознались, что были «французскими шпионами». Он, Сергей Эфрон,— единственный, кто не был сломлен.
Влюбленные — глупеют?..
— Макс! — ответила Марина Волошину.— Я от всего умнею! Даже от любви!
После войны родственникам выдадут справку о том, что Сергей Яковлевич Эфрон был осужден и, отбывая наказание, умер 1 октября 1944 года. На самом деле это было обыкновенное бандитское убийство от имени государства, так же как миллионы других подобных убийств, оно было замаскировано под «десять лет без права переписки» и оформлено смертью в войну.
Война на много лет вперед стала палочкой-выручалочкой не только для политиков и хозяйственников, но и для палачей. Правду о гибели Мандельштама тоже хотели скрыть, не столько от соотечественников, сколько от иностранцев. Не просто скрыть — гибель поэта пытались сделать средством пропаганды: мы хоть и изолировали, но сохранили, пришли фашисты и поэта-еврея уничтожили.
Из воспоминаний Надежды Мандельштам:
«Для статистики оказалось удобным, чтобы лагерные смерти слились с военными… Картина репрессий этим затушевывалась <…>. А кто пустил слух за границей о том, что Мандельштам находился в лагере в Воронежской области и был убит немцами? Ясное дело, что какой-нибудь прогрессивный писатель или дипломат, припертый к стенке иностранцами, которые, как выражается Сурков, лезут не в свое дело, свалил все на немцев, что было удобно и просто…»
Глава 3
Всякие опасности миновали поэта. Скрытые — под видом ослепительной красоты и явные — от властей. Его непрочная жизнь была в руках спившегося казака и знаменитого эсера Блюмкина, в руках белых и меньшевиков.