Не знаю, сколько времени я размышлял над всеми этими трагическими, неразрешимыми в эту минуту вопросами, пока не пришел в заключению, что все же следует ползти куда-нибудь наугад… Первые несколько движений было очень трудно сделать, но потом, когда я приноровился, то дело пошло лучше и пополз или, вернее, заковылял на коленях, опираясь здоровой рукой о землю…
Ноги у меня были не ранены, я мог бы встать, но боялся, что от слабости не устою на ногах, свалюсь и опять пролежу без сознания Бог весть сколько часов!..
Я уже прополз таким образом шагов двадцать и находился уже совсем близко от каплички, когда вдруг какой-то странный стук заставил меня притаиться и прислушаться.
Стук шел изнутри склепа. Казалось, что кто-то там бряцает ключом и отворяет какую-то дверь где-то внизу, под землей. Потом на несколько секунд все затихло. Потом послышались шаги на лестнице…
«Наши!.. — пронеслось у меня в мозгу… — Это наши спрятались от австрийцев в эту дыру…»
Я впился глазами в наружную дверь склепа, ожидая с радостным замиранием сердца увидеть, как высунется из дверей склепа рыжая голова нашего вахмистра Гончарука.
Но вместо этой радостной картины я узрел нечто совсем другое…
Если бы это не было на войне, где ежеминутно реальный ужас совершенно вытесняет из человека страх сверхъестественного, а в другое время, то, вероятно, у меня волосы зашевелились бы на голове от страха, так как существо, появившееся из склепа, было больше всего похоже на привидение…
Это была молодая девушка, одетая во все белое… Луч луны падал на ее бледное, прекрасное лицо. Она постояла несколько секунд, потом пошла по дорожке по направлению ко мне…
Я знал, что лежу в тени и, если я не шелохнусь, то она пройдет мимо, не заметив меня… В эти несколько секунд голова моя работала усиленно. Кто эта девушка?.. Чего она живет в склепе?.. Друг или враг?.. Надо было решать быстро, так как она, действительно, прошла мимо меня, чуть шелестя своим шелковым платьем… Может быть, это одна из обитательниц замка, напуганная канонадой, которая три дня гремела в этих местах… Мало ли необъяснимых нелепостей вызывает война… Во всяком случае, это было то, что посылала мне судьба… Я громко застонал.
Девушка остановилась и оглянулась. Опять луч луны озарил ее лицо…
Может быть, я, за эти пять месяцев войны не видевший ничего, кроме солдатских огрубелых лиц и изможденных голодом галицийских крестьянок, был не избалован красотой, но в тот момент это девичье лицо, озаренное луной, показалось мне самым красивым из всех, которые я видел во всю жизнь… Красота эта так поразила меня, что я вздрогнул и мне в первый раз пришло в голову, что это действительно может быть привидение…
Она остановилась и, очевидно, прислушивалась.
Я застонал опять.
Очевидно, она меня заметила, так как порывисто вернулась и, наклонившись надо мной, прошептала что-то на незнакомом мне языке. Очевидно, на венгерском.
Я покачал головой.
Тогда она спросила по-французски:
— Вы ранены?.. Куда?..
— Да… Я ранен — в плечо.
Несколько времени царила тишина. Она, очевидно, о чем-то думала. Но ее лицо было в тени, и я не мог его видеть.
Временами она шептала что-то на том же незнакомом языке я, как это ни странно, мне показалось, что она улыбается.
Впрочем, может быть, неверный свет лунных отблесков, пробиравшихся через голые ветви деревьев, обманул меня. Потом она опять наклонилась надо мной и, чуть прикоснувшись рукой к моей голове, с невыразимой нежностью прошептала:
— А все-таки я вас им не отдам… Но как быть? До замка далеко… А здесь вас оставить нельзя…
Я молчал, ничего не понимая… Мне начинало казаться, что эта странная девушка — безумная. Особенно странно было то, что она была одета в роскошное платье из белоснежного атласа; на груди что-то усыпанное драгоценными каменьями… Жемчужные серьги, золотой браслет — все это дополняло неуместность этого почти бального туалета в холодную зимнюю ночь в глухом месте заброшенного парка…
Как будто понимая мои сомнения, она тихо прошептала:
— Не удивляйтесь… Я потом все вам расскажу… Но теперь самое важное. Что, можете ли вы дойти до замка, опираясь на мое плечо?… Я не могу никого позвать… потому что в замке нашем есть два австрийских офицера… Ведь вы не хотите попасть в плен?.. Если бы мы могли пробраться в одну комнату… Никто, кроме меня, здесь не знает о ее существовании… Я бы вас лечила сама… Одним словом, вы должны довериться мне и делать все то, что я скажу… Вы согласны?.. Хорошо. Теперь попробуйте стать на ноги и идти, опираясь на меня…
Мы пошли по дорожке. Я опирался на ее плечо. Она, нежно поддерживая меня и обняв одной рукой за спину, повела меня назад к той самой часовне, из подвала которой она появилась. Мы спустились по лестнице и очутились в темном, сыром помещении. Немного света все же проникало через двери и я различал ряд каких-то больших белых мраморных гробниц. Мне показалось, что одна из этих гробниц открыта и что я вижу в ней что-то вроде открытого гроба. Но кругом было так темно, что ничего нельзя было различить определенно.
Она вела меня мимо этих гробниц куда-то вперед, в непроглядную темноту.
— Осторожно… Здесь надо наклониться… Мы входим в низкую дверь…
Я ничего решительно не видел в темноте, но через несколько времени я почувствовал по сторонам две стенки. Вероятно, мы вошли в узкий коридор. Мы долго шли по этому подземному ходу, и временами она шептала:
— Осторожно… Здесь три ступеньки вверх.
Потом опять шли… Опять три ступеньки вверх… Как она ориентировалась в этой непроницаемой темноте, не знаю. Вероятно, что она считала свои шаги, так как за всю длинную дорогу по подземелью она не проронила ни единого слова.
Наконец, мы остановились.
— Здесь вам будет трудно. Надо подниматься по высокой витой лестнице. Нащупайте перила и идите вперед. Я не могу идти рядом с вами. Лестница слитком узка…
Мы стали медленно подниматься. Мне было очень тепло. Временами от слабости у меня начинала кружиться голова и дрожать колени. Тогда она нежно поддерживала меня, и мы на несколько останавливались.
— Не надо терять мужества!.. — шептал ее голос в темноте, над самым ухом. — Уже недалеко…
И мы опять поднимались все выше и выше. Наконец, она вздохнула и сказала:
— Мы пришли. Теперь стойте неподвижно. Я пойду вперед и открою дверь. Держитесь за меня, чтоб не упасть… Обнимите меня за талию…
Я полусознательно, машинально исполнял все ее приказания. Обняв ее за талию, я почувствовал ее тонкую девичью фигуру под складками какой-то необычайно мягкой, шелковой материи. Она довольно долго шарила руками где-то в темноте. Потом что-то скрипнуло, завизжало, как механизм старинных часов перед боем. Еще несколько секунд и через открывшуюся маленькую дверь блеснул бледный луч света. Мы очутились в большой комнате, освещенной огромным стрельчатым окном, через которое светила полная луна…
Начиная с этого момента, цепь моих воспоминаний часто рвется. Очевидно, от продолжительных усилий я так ослабел, что опять стал временами терять сознание. Смутно помню, что она уложила меня на что-то мягкое, душистое. Я слышал шелест белья, догадался, что это постель, и почувствовал неизъяснимое блаженство… Потом я очнулся еще раз, когда я уже лежал, раздетый, в постели… Плечо почти не болело. Моя рана была туго забинтована.
В комнате было светлей. Окно было завешено чем-то черным. На мраморном столике около меня горела свечка в серебряном подсвечнике… Я видел прекрасное лицо незнакомой девушки, низко наклонившейся надо мной. Она нежно приподнимала одной рукой мою голову, а другой подносила к моим губам чашку с молоком и шептала:
— Пейте!.. Ну, выпейте же несколько глотков… Это вернет вам силы… Вы потеряли так много крови… Так много драгоценной крови…
Я выпил и стал лепетать какие-то бессвязны слова о ее доброте и моей благодарности.
— Тише, тише!.. — Она приложила палец к губам, указывая на стенку. — Они могут услышать…