— Товарищ адвокат, я прошу вас не говорить здесь о ваших впечатлениях, — строго заявила судья, — вопросов у вас больше нет?
— Имею вопрос к свидетельнице Новицкой. Скажите, свидетельница, вы не удивились, когда ваша соседка принялась наводить праздничный лоск на стены сарая именно в те дни, когда исчез ее сын?
— Да, меня несколько это покоробило, — подтвердила Новицкая.
— А что, собственно, произошло с дочерью Ворониной, — спросил обвинитель. — Куда она уехала?
— Помнится, — ответила Новицкая, — несколько лет назад мать сказала мне, да и другие соседи слышали, что она отвезла дочку к бабушке в Саратов. Да и из школы приходили, интересовались. Мать дала тот же ответ.
— Это верно? — обратилась судья к Ворониной. Та неохотно поднялась.
— Путает гражданка. Не уехала, а завербовалась.
Куракин несколько раздраженно спросил Воронину, не путает ли она сама, дело-то ведь было давно. Воронина стояла на своем. Тогда обвинитель обратился к подсудимому:
— Вы слышали показание свидетельницы Новицкой: убитый будто бы чем-то досадил своему отчиму. Не знаете ли, чем именно он мог ему досадить?
— Знаю, — твердо сказал Новожилин. — Саня говорил мне, что Вдовиченко — жулик и спекулянт… Ну, и предупредил отчима: прекрати, говорит, позориться, или худо будет!
Вдовиченко вдруг потерял свой добродушный вид и метнул в подсудимого откровенно-злобный взгляд, но промолчал.
— А почему же убитый так и не сделал на отчима заявления?
— Потому что не успел, — простодушно ответил Новожилин.
Вскоре был объявлен перерыв до следующего утра.
На следующее утро заседание возобновилось несколько позже назначенного часа: ждали Воронину. Она объяснила судье свое опоздание тем, что долго искала письмо дочери, но оно куда-то запропастилось.
Открыв заседание суда, председательствующая сообщила, что обещанного свидетельницей Ворониной письма дочери нет.
Усевшись на свое место, Воронина сделала беспомощный жест обеими руками:
— Куда-то пропало письмо!
Куракин внимательно на нее посмотрел:
— Если нет последнего письма, то, может быть, вы представите суду какое-нибудь другое письмо дочери?
Воронина жалобным тоном объяснила, что несчастье с сыном «сняло с нее голову» и она совсем потеряла память. Письма лежали вместе, и дело как раз в том, что она не помнит, куда она положила всю связку писем.
Процесс пошел своим чередом.
В зал для допроса был вызван последний свидетель, Монастырский. Жилистый старик с нависшими бровями и щетинистым подбородком явился в суд по ходатайству защиты.
— Монастырский, Иван Пантелеймонович! — браво доложил он суду, вытянувшись по-солдатски. — Ась? Нельзя ли громче, граждане судьи?
Он, оказывается, был глуховат.
— Чем занимаетесь? — громко спросила судья.
— Сапожным ремеслом! В мастерской «Изящная обувь» закройщиком.
— Живете по-соседски с Ворониной?
— Так точно!
Судья сказала адвокату:
— Это ваш свидетель, задавайте вопросы.
— Дочь у Ворониной была? — спросил адвокат.
— А как же, была, — отвечал свидетель. — Валентиной звали. Только пропала дочь-то.
— Как это «пропала»?
— А очень просто. Как задумала Ворониха замуж за этого… стрекулиста идти, она всех своих потомков под корень истребила. Дочь выгнала побоями, а сына… Сами, граждане судьи, знаете, что она с сыном сделала.
— Старый подлец! — вскочив, закричала Воронина. — Это ты мне мстишь за то, что я, овдовев, за тебя не пошла!
— Нужна ты мне очень, — сказал старик. Судья строго призвала Воронину к порядку.
— Значит, никуда дочка не вербовалась, а просто сбежала из дому? — уточнил адвокат.
— Так точно! — твердо отвечал свидетель.
— А что же Воронина с сыном сделала, вы так и не сказали?
Свидетель молча показал на свою морщинистую шею.
— Нет, уж вы отвечайте словами, а не жестами!
— Убила, — глухо сказал старик и вдруг заплакал, — мальчишку жалко! Хороший был мальчишка…
Воронина, присевшая было, вновь вскочила и крикнула:
— Нет!
Вдовиченко сохранял прежний невозмутимый вид.
— Послушайте, — спросил Куракин Монастырского, — откуда вы взяли, что Саню убила гражданка Воронина? Вы что же, видели, как она убивала?
— Видать не видел, а знаю, — отвечал свидетель уверенным тоном.