Жители тундры давно уже не верят в духов, но имена, придуманные народом, остались.
Над костром темной тенью закружилась птица. Она взмахивает крыльями, но шороха крыльев не слышно. Пинэтаун хватает ружье и стреляет не целясь. Эхо выстрела, будит спящую тундру. С ближнего озера взлетают утки.
Птица неслышно падает на мягкий ковер из мха. Это небольшая ястребиная сова. Ее пестрое светлое оперение, шелковистое и мягкое, напоминает пух. Изящные крючочки скрепляют опахало пера в гибкую пластинку. Край опахала оканчивается тончайшими нитями. При взмахе крыльев бородки пера не трутся друг о друга и не производят шума, а бархатистые края перьев неслышно рассекают воздух.
Пинэтаун рассматривает перо совы с жадным любопытством. Его интересует все: откуда взялись нити и волоски у совиного пера, почему их нет у других птиц, далеко ли улетают ястребиные совы на зиму?..
Пока канителюсь с хирургическими скальпелями и ножницами, осторожно отделяя шкурку розовой чайки от мышечных тканей, Пинэтаун, орудуя лишь острым, как бритва, охотничьим ножом, ловко и быстро снимает нежную шкурку совы.
- Где ты научился снимать шкурки?
- У границы леса на горностаях, - отвечает Пинэтаун. - Много горностая добываю зимой.
Уложив шкурки с убитой чайки и ястребиной совы в ящик с коллекциями, собираемся спать.
Полуночное солнце низко висит над горизонтом. Мягко светит небо, и звезд не видно. Укладываясь в спальный мешок, спрашиваю Пинэтауна, хороша ли будет завтра погода.
- Не знаю... - уклончиво отвечает он.
Глава 3. НА МЕЛКОВОДЬЕ
На рассвете нас будят гагары. Их крики напоминают жалобный плач ребенка. Предрассветный туман, клубясь, поднимается с притихшего озера. Гагары, вытягивая тонкие, змеиные шеи, испускают протяжные вопли: "Аа-увааа! Аа-увааа! Аа-уваа!"
- Пинэтаун, вставай, девушки зовут!
Гагары, услышав голос человека, умолкают и потихоньку отплывают к середине озера.
- Ух! Долго спал.
Юноша выскакивает из палатки, бежит к озеру и плещет холодной и чистой водой, разбрызгивая сверкающие, алмазные брызги.
Гагары тяжело поднимаются с воды и, быстро махая крыльями, улетают в сторону моря. Слабое дуновение воздуха доносится с юга. Пахнет морем; мелкие перистые облачка рябят небо. Пожалуй, можно ожидать попутного ветра.
Вскоре поднимается ветерок. Быстро сворачиваем палатку, поднимаем паруса, и "Витязь", набирая скорость, уходит вниз по течению протоки, к близкому морю.
Кустарник оканчивается; теперь по обоим берегам простирается голая ровная тундра. Неожиданно за поворотом показываются скалы. Одиноким уступом они возвышаются над тундрой.
- Чукочий мыс! - кричит Пинэтаун.
Он стоит на баке, пристально разглядывая из-под козырька ладони плывущие скалы.
Протока расширяется, и "Витязь" выскальзывает на широкий простор Голубой лагуны. Чукочий мыс, словно нос корабля, врезается в бухту. Узкие песчаные стрелки и острова закрывают свободный выход в море.
Вельбот пристает к песчаной отмели у подножия серых скал Чукочьего мыса. Захватив ружья и бинокль, поспешно взбираемся на его вершину.
Серебряная равнина океана сливается на горизонте с бледным небом. Внизу тяжко вздыхают валы. Они лениво разбиваются о скалы, обнажая блестящие глыбы базальта.
Чукочий мыс - последний выступ затухающей складки гор Восточной тундры. Ветер, вода и морозы разрушили пологую ее перемычку, оставив лишь одинокую группу базальтовых скал.
- Больно крепко пахнет! - Пинэтаун жадно вдыхает морской воздух с острым запахом водорослей, соленой воды и рыбы.
Что готовит нам море?
Оглядываю морские просторы. Тревожно на душе; слишком спокойно встречает нас Полярный океан.
Справа, почти до самого горизонта, пестреют яркие зеленые острова неисследованной дельты Колымы. Среди дальних островов выступает одиноким куполом скала Каменного острова. Повсюду перекрещиваются широкие и узкие протоки, отделяя острова друг от друга. Блестящие нити мелких проток изрезывают поверхность островов, образуя сложный, запутанный лабиринт. На карте совхоза острова обозначались тонким голубым пунктиром неисследованных земель.
На маленькой лодке, вероятно, можно проникнуть в самую глубину дельты и, пользуясь сетью проток, пересечь любой остров во всех направлениях.
Слева простирается Западная тундра. Озера, почти сливаясь друг с другом, густо покрывают зеленоватую ее поверхность. На запад от Чукочьего мыса виднеется громадное озеро, северный его залив приближается к самому морю. На карте озера нет: в этом месте белое пятно.
Сюда, в дальний угол дельты Колымы, еще не заглядывали экспедиции, не забирались охотники тундровых колхозов, объезжавшие зимой на собаках бесконечные вереницы песцовых ловушек в Западной тундре.
Между зеленым полем тундры и морем тянется коричневая лента отмели. Мутная, зеленовато-бурая морская вода омывает ее. По-видимому, бурые водоросли не только плавают в море, странно окрашивая прибрежные воды, но и устилают песок.
Прильнув к биноклю, пытаюсь разглядеть Поворотный мыс на северо-западном горизонте моря. Где-то далеко на западе от Чукочьего мыса берег тундры, круто сворачивая, уходит под прямым углом на север, затем, снова повернув на запад, достигает устья реки Белых Гусей. Однако Поворотного мыса не видно даже в сильный морской бинокль.
Свистящий звук нарушает тишину тундры. Кажется, в воздухе дрожит спущенная тетива лука и слышится свист летящей стрелы. Невольно пригибаюсь. Над головой, слегка задев меня крыльями, проносится небольшой сокол-сапсан.
Сокол высоко взвивается в небо; узкие крылья трепещат в воздухе. Он издает резкие, пронзительные крики; затем, сложив крылья, кидается вниз, и снова слышится свистящий звук летящей стрелы.
Пинэтаун поднимает ружье, затем опускает его, осторожно спуская курки: он не хочет убивать смелую птицу.