Человек с именем «край тумана», по этому наивному верованию, мог чувствовать себя совершенно спокойно: злые духи не потревожат его, они не захотят блуждать в тумане. Товарища Пинэтауна звали Эйгели — «ветер переменный»: за таким не угонишься. Воспитатель Пинэтауна носил странное имя Кемлилин. По-чукотски — это «женский меховой балахон». Самому хитрому и злому духу не придет в голову, что под этим именем скрывается смелый охотник.
Жители тундры давно уже не верят в духов, но имена, придуманные народом, остались.
Над костром темной тенью закружилась птица. Она взмахивает крыльями, но шороха крыльев не слышно. Пинэтаун хватает ружье и стреляет не целясь. Эхо выстрела, будит спящую тундру. С ближнего озера взлетают утки.
Птица неслышно падает на мягкий ковер из мха. Это небольшая ястребиная сова. Ее пестрое светлое оперение, шелковистое и мягкое, напоминает пух. Изящные крючочки скрепляют опахало пера в гибкую пластинку. Край опахала оканчивается тончайшими нитями. При взмахе крыльев бородки пера не трутся друг о друга и не производят шума, а бархатистые края перьев неслышно рассекают воздух.
Пинэтаун рассматривает перо совы с жадным любопытством. Его интересует все: откуда взялись нити и волоски у совиного пера, почему их нет у других птиц, далеко ли улетают ястребиные совы на зиму?..
Пока канителюсь с хирургическими скальпелями и ножницами, осторожно отделяя шкурку розовой чайки от мышечных тканей, Пинэтаун, орудуя лишь острым, как бритва, охотничьим ножом, ловко и быстро снимает нежную шкурку совы.
— Где ты научился снимать шкурки?
— У границы леса на горностаях, — отвечает Пинэтаун. — Много горностая добываю зимой.
Уложив шкурки с убитой чайки и ястребиной совы в ящик с коллекциями, собираемся спать.
Полуночное солнце низко висит над горизонтом. Мягко светит небо, и звезд не видно. Укладываясь в спальный мешок, спрашиваю Пинэтауна, хороша ли будет завтра погода.
— Не знаю… — уклончиво отвечает он.
Глава 3. На мелководье
На рассвете нас будят гагары. Их крики напоминают жалобный плач ребенка. Предрассветный туман, клубясь, поднимается с притихшего озера. Гагары, вытягивая тонкие, змеиные шеи, испускают протяжные вопли: «Аа-увааа! Аа-увааа! Аа-уваа!»
— Пинэтаун, вставай, девушки зовут!
Гагары, услышав голос человека, умолкают и потихоньку отплывают к середине озера.
— Ух! Долго спал.
Юноша выскакивает из палатки, бежит к озеру и плещет холодной и чистой водой, разбрызгивая сверкающие, алмазные брызги.
Гагары тяжело поднимаются с воды и, быстро махая крыльями, улетают в сторону моря. Слабое дуновение воздуха доносится с юга. Пахнет морем; мелкие перистые облачка рябят небо. Пожалуй, можно ожидать попутного ветра.
Вскоре поднимается ветерок. Быстро сворачиваем палатку, поднимаем паруса, и «Витязь», набирая скорость, уходит вниз по течению протоки, к близкому морю.
Кустарник оканчивается; теперь по обоим берегам простирается голая ровная тундра. Неожиданно за поворотом показываются скалы. Одиноким уступом они возвышаются над тундрой.
— Чукочий мыс! — кричит Пинэтаун.
Он стоит на баке, пристально разглядывая из-под козырька ладони плывущие скалы.
Протока расширяется, и «Витязь» выскальзывает на широкий простор Голубой лагуны. Чукочий мыс, словно нос корабля, врезается в бухту. Узкие песчаные стрелки и острова закрывают свободный выход в море.
Вельбот пристает к песчаной отмели у подножия серых скал Чукочьего мыса. Захватив ружья и бинокль, поспешно взбираемся на его вершину.
Серебряная равнина океана сливается на горизонте с бледным небом. Внизу тяжко вздыхают валы. Они лениво разбиваются о скалы, обнажая блестящие глыбы базальта.
Чукочий мыс — последний выступ затухающей складки гор Восточной тундры. Ветер, вода и морозы разрушили пологую ее перемычку, оставив лишь одинокую группу базальтовых скал.
— Больно крепко пахнет! — Пинэтаун жадно вдыхает морской воздух с острым запахом водорослей, соленой воды и рыбы.
Что готовит нам море?
Оглядываю морские просторы. Тревожно на душе; слишком спокойно встречает нас Полярный океан.
Справа, почти до самого горизонта, пестреют яркие зеленые острова неисследованной дельты Колымы. Среди дальних островов выступает одиноким куполом скала Каменного острова. Повсюду перекрещиваются широкие и узкие протоки, отделяя острова друг от друга. Блестящие нити мелких проток изрезывают поверхность островов, образуя сложный, запутанный лабиринт. На карте совхоза острова обозначались тонким голубым пунктиром неисследованных земель.