С планами за 3 года утроить показатели по мясу, маслу и молоку тоже было не ладно. Хрущев уже видел: не получится. Но упрямо не сдавался и провозгласил новое решение проблемы. Сделать упор на свиноводство. Снова жонглировал цифрами: чтобы увеличить производство говядины, потребуется 3–4 года, а «свинья – скороспелое животное». Развивать свиноводство как раз в «неперспективном» Нечерноземье. Зерновые тут плохо родятся, вот и перейти всем на выращивание свиней. А в качестве кормов использовать сахарную свеклу, которая, как утверждал Хрущев, дает в Нечерноземье 300–400 центнеров с гектара [179, т. 6, с. 231]. Всю страну мясом завалить можно!
В целом же атмосфера на съезде была праздничной. Он впервые проходил в только что построенном Кремлевском дворце съездов. В качестве «подарков» к XXII съезду от рабочих, инженеров, ученых, преподносились пуск самой крупной в Европе Волгоградской гидроэлектростанции, успешные испытания самой мощной до сегодняшнего дня водородной бомбы на Новой Земле. А волнующие планы построения коммунизма принимались на вполне обозримые сроки – на 20 лет. Первое десятилетие, до 1971 г. – построение материально-технической базы, а до 1981 г. – само вступление в коммунизм! Людей окрыляли лозунгом: «Нынешнее поколение будет жить при коммунизме!»
Но одновременно XXII съезд стал триумфом «десталинизации». Снова моря грязи изливались и на мертвого вождя, и на поверженных конкурентов Хрущева, «антипартийную группу Молотова – Маленкова – Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова». Антисталинские настроения дошли до настоящей истерии. Старуха Лазуркина, член партии с 1902 г., успевшая посидеть в лагерях, объявила, что ей во сне привиделся Ленин и сказал: «Мне неприятно быть рядом со Сталиным, который столько бед принес партии» – и съезд постановил вынести тело Иосифа Виссарионовича из Мавзолея.
А по всей стране после съезда прокатилась повальная кампания сноса памятников и бюстов Сталина, переименований улиц, площадей, колхозов, поселков, городов, названных в его честь. Изымались из библиотек и учреждений его книги, как и книги о нем, вырезались страницы справочников и энциклопедий, уничтожались портреты. Словом, крушилось все, что понаделали в свое время подхалимы, восхваляя Сталина. И характерно, что сейчас наибольшее рвение проявляли те же самые подхалимы. Разлетелось предписание проводить операцию в кратчайшие сроки и скрытно, не привлекая внимания. Поэтому крушили как бы тайком, по-воровски, по ночам. Люди выходили утром на улицу и вместо памятника видели пустой пьедестал. Засыпали на улице Сталина, а просыпаясь, вдруг узнавали, что они живут на улице Московской или Первомайской. Это был наивысший пик «хрущевщины».
Первые диссиденты
На XXII съезде, когда Сталина облили новыми потоками грязи и вынесли из мавзолея, было принято постановление, что теперь-то «партия сказала народу всю правду о злоупотреблениях власти в период культа личности». Подразумевалось, что достигнут предел и углубления процесса не будет. Но это получалось нелогично. Вроде как осеклись на полуслове. Люди пытались домысливать самостоятельно и… видели при Хрущеве те же негативные явления, которые были при Сталине, а то и похлеще.
Что касается «культа личности», то современные исследователи по старым подшивкам газет и журналов подсчитали: имя Хрущева, его фотографии, славословия в его адрес публиковались в 7 раз чаще, чем Сталина в его время [107]. Генерал Григоренко, преподававший в академии им. Фрунзе, выступил на партийной конференции Ленинского района, поставив вопрос: «Все ли делается, чтобы культ личности не повторился?» Призвал бороться против «нарушения ленинских принципов и норм», за «демократизацию», «ответственность перед избирателями». Но Григоренко разнесли вдрызг, выгнали с конференции. Он обиделся, написал открытое письмо с критикой Хрущева. За это его выгнали из академии, услали на Дальний Восток. Он закусил удила, с сыновьями и несколькими друзьями создал подпольный «Союз за возрождение ленинизма», составляли и распространяли листовки.
Но основная часть диссидентов выходила из творческой интеллигенции. Поэты, писатели, режиссеры, художники в разгар оттепели воодушевились, что теперь «все можно». Именитых деятелей культуры Хрущев и его идеологи благополучно прикармливали, но их официозное творчество становилось скучным и неинтересным. Неофициальными «кумирами» становились другие. Допустим, Юз (Иосиф) Алешковский при Сталине отсидел 4 года вовсе не за политику, а за уголовное преступление. Но теперь выглядел «политиком», заслуженным «антисталинистом», в устной передаче распространялись его «лагерные» стихи и песни, первые в России матерные произведения.