— Да, это печальная история… — Желеховский отошел от машины. Гольдштейн подхватил свою папку и пошел рядом с ним. — Хорошо, что я вас опять встретил. — Капитан задержался возле своего мотоцикла. — Хотел бы поговорить, но… не на улице. Вечером, хорошо, если вам не трудно?
— Ну что вы! Пожалуйста, хоть сейчас! До вечера, — нотариус взглянул на часы, — еще много времени. Да и, честно говоря, со дня смерти Станислава не знаю, что делать по вечерам. Прошу…
Молча направились по улочке.
Когда оказались в просторном кабинете, напоминавшем какое-то конторское помещение, заполненное книгами, нотариус указал Желеховскому на кресло.
— Выпьете рюмочку, да, пан капитан?
— С удовольствием, но, в другой раз. Я на мотоцикле, знаете… Хочу поговорить с вами откровенно. В этот раз уже действительно речь идет о сохранении нашего разговора в абсолютной тайне.
Гольдштейн раскрыл рот, но капитан продолжал:
— Знаю, что вы хотите сказать. Но порой можно проговориться поневоле. Я хочу вас расспросить об одном человеке, который жил здесь раньше, сразу же после освобождения. Вы единственный, с кем могу говорить на эту тему откровенно. Человек тот был в Порембе первым бургомистром и…
— Ах, он! — Гольдштейн кивнул. — Но ведь это было так давно… Он был гестаповцем. Замучил тысячи людей в гетто. Прятался то тут, то там. Страшный был пес, скажу я вам. И удрал с поезда. На ходу стреляли по нему, но он сбежал. Он в Германии? Его нашли?
— Нет… — капитан отрицательно покачал головой. — Он мертв… насколько я знаю.
— Слава богу! Таких надо было сразу расстреливать как бешеных собак.
— Может, вы и правы, но это дело кажется мне еще не законченным. У него были три золотых коронки на передних зубах?
— Были ли? А ведь действительно да! — низенький нотариус оживился. — Ну, конечно. У него были не только три коронки из золота, но и масса наглости! Вы знаете, он был здесь бургомистром в течение года, и я… я! ему ежедневно руку подавал, а он знал, что я еврей и относился ко мне всегда с такой сердечностью! Он, который замучил стольких евреев!
— Именно поэтому я и пришел к вам. Видите ли, у меня есть данные, что тот человек, очевидно, был ранен во время бегства, вернулся сюда, и кто-то его укрывал, а потом, когда умер от ран, сообщник спрятал тело. Это значит, что в Порембе могут жить единомышленники раненого, а может, и военные преступники. Не могу сейчас точно сказать, кто что делал во время войны, и нет ли здесь людей с фальшивыми документами и биографиями. Не забывайте, что Поремба Морская — это маленький городок на самом краю Польши.
— Невероятно!.. — тихо сказал нотариус. — Невероятно… Здесь? Но почему вы пришли с этим именно ко мне?
— Потому что, во-первых, вы тут живете с первых дней после освобождения, а во-вторых, вы, как еврей, не могли быть его сообщником.
— Да, понимаю, — Гольдштейн задумчиво покачал головой. — Это страшно… — сказал глухо. — Вы знаете, о чем я сейчас подумал? Начал перебирать в уме всех, кто поселился здесь, и… искать, понимаете? — повысил голос. — И никому вдруг не поверил! Никому! — он сорвался с места. — Тот тоже был такой веселый и милый, и искренний на вид. Никто и подумать не мог. Как я могу жить здесь сейчас, если любой из тех, кто работал со мной с самого начала, может оказаться таким негодяем! Вы уверены в этом, пан капитан? — Он снова опустился в кресло.
— Не уверен. Но предположим, что кто-то нашел останки того человека, тщательнейшим образом спрятанные. Не значит ли это, что человек тот возвратился сюда к кому-то, кому доверял? Его сообщник мог ухаживать за раненым, а после его смерти очень хитро избавился от тела, чтобы не вызвать подозрения. А через несколько лет вдруг кто-то другой находит останки. Находит и… гибнет.
— Гибнет? — Гольдштейн наклонился к нему. — А вы… вы видели те останки?
Желеховский покачал отрицательно головой.
— Вы же не видели? Да?
— Один человек мне сказал, что видел. Даже довольно подробно описал. Это может быть и неправдой, сфабрикованной, чтобы замести следы. Но может оказаться и правдой, хотя, признаться, все, что я слышал, звучало достаточно фантастически… Пока не знаю ничего определенного. Не попытаетесь ли вы вспомнить, с кем бургомистр-гестаповец поддерживал самые тесные отношения, кто с ним часто бывал, и так далее? Спросим еще у тех людей.
— Но многие из них, уже умерли. Как с ними?
— Тех не берите в расчет. Если молодой Мрочек рассказал мне правду, этот человек тут должна быть и сейчас. И действовать.
— Мрочек! — опять сорвался с места Гольдштейн. — Вы думаете, что Станислав…