Начал снимать рубашку и вдруг застыл. Лицо медленно начало менять выражение.
— Наконец… — сказал громко, быстро подошел к тахте и принялся натягивать носки. — Ну конечно! Это удивительно, да? Откуда он мог об этом знать?
16. А я же вам не говорил…
Когда сели в кабинете старого нотариуса за столом, покрытым ослепительно-белой скатертью, вошла Вероника.
Галина слабо улыбнулась ей. Та неожиданно ответила почти веселой улыбкой. Поставила на столе графин, вытерла руки о фартук и сказала:
— Приятного аппетита. Больше ничего не надо? — обратилась к Гольдштейну. Не обращая внимания на их «спасибо», вышла, бесшумно прикрыв за собой дверь.
— Прежде чем зачитать вам его последнюю волю и прежде чем мы поговорим о решении всех дел, — начал нотариус, завязывая под подбородком салфетку движением, которое Галина видела разве что в кино, — может, сначала по рюмочке?
Потянулся к графину.
— Правду говоря… — замялся Тадеуш.
— Нет, нет! Не хочу ничего слышать! Вид у вас, откровенно говоря, не блестящий, поэтому рюмочка пойдет на пользу. Тяжелый, изнурительный день, и этот человек… комендант. Был тут у меня и говорил очень странные вещи. С первых слов я был потрясен. Да, потрясен. Но сейчас думаю, что… Ну, сначала давайте подкрепимся. Домашняя наливка, сам делаю. Ей уже десять лет. Пожалуйста, попробуйте.
Мрочек с сомнением покачал головой:
— Знаете, я хочу еще сегодня сесть за руль, поэтому, вероятно, не смогу. А вот жене рюмочка не повредит.
Улыбнулся Галине, которая сидела напротив.
— Вам тоже одна не повредит, доктор, — Гольдштейн налил и ему. — Наливка некрепкая. Немного настроение поднимет.
Мрочек посмотрел на небольшую рюмку, наполненную светло-красным напитком, и махнул рукой:
— Одна таки не помешает.
Все трое подняли рюмки.
— За здоровье милых гостей, — сказал нотариус. Поднес рюмку ко рту, коснулся ее края губами и, подержав так пару секунд, отставил.
Галина, которая, как и ее муж, выпила залпом, откинулась в мягком кресле. Рюмка, выпущенная из безвольной руки, скатилась на ковер.
Мрочек попытался встать, приподнялся в кресле и схватился рукой за горло.
— Что это? — прохрипел. — Вы, вы…
Покачнулся и упал бы, если бы Вероника, которая так же бесшумно появилась в комнате, не поддержала его и не усадила обратно в кресло.
Нотариус по очереди склонился над обоими, дважды кивнул удовлетворенно головой и после короткого обыска вытащил ключи от автомобиля. Подал их Веронике. Оба торопливо вышли. По дороге нотариус схватил с полки большие ножницы, с обтянутыми резиной ручками.
В саду, у ограды, стояла лестница, скрытая ветвями старой березы. Над ней проходил провод, который тянулся к уличному фонарю. Нотариус тяжело, но бесшумно, взобрался на лестницу. Перерезал провод. Улочку окутала абсолютная тьма.
Вероника подошла к машине и включила двигатель. Нотариус распахнул ворота. Автомобиль тихо, на малых оборотах, въехал в сад. Нотариус закрыл ворота и в темноте начал заметать следы от шин. Машина исчезла под маленьким навесом на краю сада. Оба неслышно, словно тени, вернулись обратно. В кабинете нотариус сдвинул ширму, прикрывавшую одну из стен. За ней лежала куча кирпича и инструмент каменщика. Вероника сняла ковер, за которым появились в стене две ниши в человеческий рост.
— Ну, так, — Гольдштейн наклонился над бессильно сидящими в креслах фигурами, взглянул на часы и с улыбкой кивнул Веронике. Та подошла с мотком широкого лейкопластыря и ножницами. Отсекла куски пластыря, а нотариус ровно и гладко заклеил ими рты не пришедшим в сознание Мрочекам.
Вероника быстрыми, ловкими движениями связала им ноги и руки. Потом вместе, тяжело дыша, перенесли тела, сначала Галины, затем Тадеуша, в ниши и облокотили их о стену все в той же сидячей позе.
Гольдштейн наклонился и взялся за мастерок. Вероника подала первый кирпич. Нотариус положил его в ногах Тадеуша. Стена начала расти…
Мрочек тряхнул головой и открыл глаза. Почти одновременно пришла в себя и Галина. Кирпичи, быстро укладываемые старым нотариусом, достигали обоим уже чуть ли не до груди.
— А, добрый вечер, — сказал Гольдштейн. — Очень крепко спите!
Сквозь лейкопластырь Тадеуш пытался что-то говорить.
— Ох, нет, не говорите, прошу вас. Я знаю, что вы, наверное, немного удивлены. Признаю, ситуация несколько непривычная. Сейчас все объясню, но кратко, потому что когда положу последний кирпич, вы не будете меня уже так хорошо слышать, а кричать я, конечно, не смогу. Все должно остаться между нами.