Дипнон, поздний обед, Стефан всегда проводил на террасе. Именно в это время отступал лютый летний зной, а свежий ветерок приносил с моря долгожданную прохладу. Только в это время Самослав чувствовал здесь себя комфортно. Дневная жара, от которой плавился мозг в черепной коробке, выбивала его из колеи. Он дни считал, когда, наконец, покинет самую важную из всех провинций своего княжества.
— Неужели все скоро закончится, брат? — спросил Стефан, когда первую перемену блюд унесли, а кувшин вина был выпит до дна.
— Что-то закончится, а что-то только начнется, — пожал плечами Самослав. — Сейчас удобный момент, чтобы поставить жирную точку, брат. Мы возьмем столько, сколько сможем взять.
— Ты не станешь разрушать империю, подобно варварам запада, — Стефан задумчиво вертел в руках пустой кубок. — И за это воздастся тебе и на этом свете, и на том.
— Добром ли воздастся, сиятельный? — владыка Григорий даже глаза закрыл от наслаждения, положив в рот кусочек рыбы в остром соусе из сливок и индийских трав. Вина владыка сегодня не пил и мяса не ел. Ибо пост.
— Не знаю, — все так же задумчиво ответил Стефан. — Полагаю, не только добром, но и злом тоже. И неблагодарностью черной. Ты не хочешь смерти Мартины и ее детей, а это грозит нам множеством осложнений будущем. Она не простит тебе такого унижения.
— У меня есть на то серьезные причины, — сухо ответил Самослав. — Я уже говорил об этом. Я не стану убивать ни императрицу, ни ее сына, законного римского императора. И ее детей — цезарей я тоже убивать не стану. И это не блажь, Стефан. Это голый расчет.
— Что мы будем делать с ересью монофелитов, государь? — задал Григорий вопрос, который интересовал его больше всего. — Иерархи Запада не приемлют ее. Это грозит церковным расколом.
— Я не стану вмешиваться в дела веры, — ответил Самослав. — Там и без меня черт ногу сломит. Патриарх и епископы Константинополя не пойдут на отмену Эктезиса. Это будет означать их поражение, и наоборот, резкое усиление епископов Рима. Старинная пентархия патриархов разрушена. Иерусалим и Антиохия под властью арабов. На них можно не обращать больше никакого внимания. Патриарх Антиохии Македоний живет в Константинополе. Он в Сирию, под власть халифа, даже не собирается ехать. В Иерусалиме и вовсе никакого патриарха нет. Софроний, который город арабам сдал, умер, а нового пока не дозволяют выбирать. Патриарх Александрийский Кир сидит в столичном монастыре и не показывает носа оттуда. Он стар и разбит теми потрясениями, что выпали на его долю. Он же проиграл Египет. Остается Константинополь и Рим. Рим старый и Рим новый. Там-то и пойдет основная борьба за умы людей. И если мы упустим момент, то Рим старый победит.
— Но как? — изумились все. — Рим в полном ничтожестве. Он лежит в руинах!
— Отец! — пристально посмотрел на князя Святослав. — Не потому ли владыка Григорий плывет в Константинополь с нами? Ты хочешь…?
— Именно, — кивнул Самослав. — Я хочу, чтобы он занял пост патриарха Александрийского. И Братиславского заодно. Если Рима будет два, то они будут бороться между собой, погружая мир в бесконечные войны. Если возникнет третий Рим, то он уравновесит их и станет арбитром. Но это дело далекого будущего, сын.
Владыка Григорий скромнейше ковырял вилкой дорадо, которую попробовал и нашел слегка недоперчённой. Он делал вид, что его тут и вовсе нет. Гигантская власть и невероятный статус в мировом масштабе — вот что значит титул патриарха Александрийского, одного из пяти владык истинной церкви. Или трех, как это сложилось на сегодняшний день.
— Значит, эта операция в Италии тоже не ради виноградников, — задумчиво произнес Святослав. — Тебе нужен контроль над папами.
— Конечно, — кивнул князь. — Я не позволю усилиться римским епископам, иначе это станет опасно для нас самих. Я намерен сохранить самостоятельность церквей Галлии и Испании. Иначе мы получим кулак, который позже сокрушит нас самих.
— Но Италия состоит из десятков герцогств, — удивленно произнес Стефан. — Плюс Равеннский экзархат и Рим, который живет сам по себе. И юг Италии — Апулия, Калабрия и Базиликата, которые подчиняются Константинополю. Что ты будешь делать со всем этим? Эта ноша неподъемна для одного человека! Даже для тебя, брат! Прости меня за дерзость.
— Ты прав. Я не смогу этого сделать сам, — покачал головой Самослав. — Но у меня есть сыновья и внуки. Они сделают это, когда ни меня, ни тебя уже не будет на свете.