— Угу, — понятливо кивнул Миха. — Ну, пятый так пятый.
Ему еще недавно и такое жилье роскошью казалось. Хотя за последние годы узнать в откормленном, ухоженном молодом человеке прежнего бродягу стало решительно невозможно. У него сейчас не было особенно острой нужды в деньгах. Оклад сержанта Тайного Приказа вполне неплох даже по столичным меркам. А вот лейтенанта ему не получить. Ведь для этого нужно какие-то курсы в Братиславе пройти и экзамены сдать. Пан майор обещал замолвить словечко. Миха даже зажмурился, представляя, как тогда заживет. Э-эх! Он поинтересовался:
— А когда все самое веселое начнется, хозяин? Когда мы с тобой приступаем?
— Когда, когда… — ворчливо ответил Коста. — Начальство сказало, что когда будет пора, мы сразу поймем. Даже если ослепнем и оглохнем…
Суп был хорош! Миха, как и всегда, трясущимися от вожделения руками выбил на кусок жареного хлеба дрожащий столбик костного мозга, посолил его, поперчил, и с блаженным стоном втянул в себя одним вдохом.
— Душу продам за говяжий мосол! — промычал он, смакуя любимое лакомство с самой счастливой рожей, что Косте приходилось видеть.
— Недорого ты себя ценишь, — усмехнулся Коста, но тщательно проверил свой горшок. Не повезло. Ему достались ребра и кусок вырезки, разваренной до необыкновенной мягкости. Впрочем, и это было неплохо.
— Вина? — спросил он.
— А то! — ответил Миха. — Когда еще второе подадут. Сегодня ждать долго придется. Посмотри, сколько народу набилось!
Таверна шумела, кричала и спорила, обсуждая сегодняшнее действо на ипподроме. Когда еще черноногий плебс умоет эту ненавистную гордячку Мартину! Эту ведьму, которая вовлекла в свои сети богобоязненного государя. Мыслимо ли дело, за собственного дядю замуж выйти! Не иначе, за это господь карает ромеев! Из-за нее потерян Гроб господень и священный град Иерусалим! А из-за кого же еще! В этом посетители таверны были единодушны.
Миха и Коста слушали праздную болтовню, привычно отсеивая мусор. Иногда в потоке всяческой бессмысленной ерунды попадалось что-то действительно стоящее. Но не сегодня. Сегодня была всего одна тема для разговоров. Тут каждый гордился собой. Ведь он не дал отнять власть у августов Константина и Ираклия молодого. Только на них уповала столичная голытьба. Так всегда бывает, когда меняется власть. Всем свойственно надеяться на лучшее. Ничего интересного!
Часом позже, наевшись жареных голубей, любимого лакомства столичного простонародья, парни разошлись в разные стороны. Миха пошел в порт, а Коста занялся тем, чем занимался последние несколько дней, толкаясь на всех форумах столицы. Он пытался найти нужного ему человека. Коста даже денег приплатил уличным мальчишкам, чтобы те искали тоже, но вот удача улыбнулась ему только сегодня. Фока, старый шулер, которого он когда-то обчистил до нитки, играя в кости, работал в убогой таверне за стеной Феодосия. Он постарел, осунулся, а в его глазах навсегда поселилось уныние и тяжелая тоска. Ведь он теперь раб, собственность хозяина ночного города. Он должен ему немыслимые деньги, которые придется отрабатывать до конца жизни. А осознание такого факта, как ни крути, согнет даже самого гордого и сильного. Вот и Фоку оно согнуло, превратив из настоящего человека, пусть дрянного и презренного, в оплывший огарок свечи.
— Сыграешь со мной? — спросил его Коста и уселся напротив. Очередной бедолага, проигравший горсть медяков, убрался восвояси.
— А! Да что б…! — шулер поперхнулся и уставился на Косту с такой ненавистью, что его взгляд мог бы расплавить камень. Он удивился настолько, что слов не находил от возмущения и злобы. И даже тоска на минуту ушла из его выцветших глаз, уступив место молодому огню. Он прохрипел:
— Да я брюхо тебе вспорю, сволочь! Я тебя рыбам скормлю! Я тебя на куски порежу!
— Не порежешь, — лениво ответил Коста. — Кишка тонка. Ты не убийца, Фока. Ты слишком труслив для этого. Ты лихо обыгрываешь пьяниц и наивных дурней, но ты не потянешь мокрое дело.
— Что тебе надо? — зло засопел Фока. — Ты не боишься, что я сдам тебя Глыбе, и он будет пытать тебя месяц-другой? Ты ведь обманул его, а он такого не прощает.
— Думаю, ты и этого не сделаешь, — спокойно ответил Коста. — Ведь я дам тебе больше, чем он. Я предлагаю тебе работу. Оплата — твоя свобода.
— Ты хочешь отдать мне пять мои сотен? — подозрительно посмотрел на него Фока
— Нет, не хочу, — покачал головой Коста. — Но ты получишь назад свою жизнь. Все твои обязательства перед Глыбой будут закрыты. Я клянусь в этом господом нашим Иисусом Христом и Девой Марией!
— Ты же лжец! — обвинительно ткнул пальцем Фока. — Что стоят твои слова?
— Ты ничего не теряешь, — пожал Коста плечами. — Я закрою твой долг перед Глыбой сам. И я только что поклялся тебе в этом. А то, что я уже один раз обманул тебя, так это твое наказание. Ты разорил моего отца и получил за это по заслугам.
— Что я должен сделать? — Фока облизнул пересохшие губы.
— Сколько ты еще должен? — Коста ответил вопросом на вопрос.
— Четыреста с лишним, — неохотно процедил шулер. — Проценты съедают все…
— Тебе не выскочить, — Коста скорбно покачал головой. — И если ты сейчас думаешь, как бы половчее продать меня Глыбе, то выбрось это из головы. Ты надеешься, что он скостит тебе пару сотен, но это все равно не поможет. Я знаю, как это работает. Да и ты сам тоже это знаешь.
— Знаю, — согнул плечи шулер. — Сколько раз сам так делал. Он теперь не отпустит меня. Господин все, что было скоплено, отобрал. Я нищий теперь. Из-за тебя нищий! Ты знаешь, сколько раз я проклинал тебя? Сколько раз мечтал, что вырежу тебе сердце… — он хмыкнул. — А ведь и сейчас еще не поздно.
— Так ты работаешь со мной? — резко перебил его Коста, которому надоело выслушивать его откровения. — Или я прямо сейчас встаю и ухожу?
— Работаю, — равнодушно махнул рукой шулер. — Мне все одно терять нечего. И сдавать мне тебя незачем. Прав ты, паренек. Не поможет мне это, конченый я человек. Только если мукам твоим порадоваться… Ну так они свободы не стоят. Что делать-то нужно?
— То, что у тебя получается лучше всего, — широко улыбнулся Коста. — Проигрывать в кости! Но только тогда, когда я скажу, и тому, кому я скажу!
— Хорошо, — обреченно кивнул Фока. — Проигрывать так проигрывать. Мне теперь без разницы. Главное, чтобы не свои деньги на кону стояли.
— Хозяин! — пристально посмотрел на него Коста. — Меня теперь называть будешь Хозяин. И никак иначе. А это тебе аванс за будущую работу!
Коста бросил на стол горсть медяков и подозвал трактирщика.
— Накорми его досыта! Не видишь, что ли, что человек голодный?
Коста вышел на улицу и пошел в сторону городских ворот. Через полчаса их закроют, и придется искать приют здесь, в предместье. А это так себе перспектива. Можно ничего не найти и заночевать в дешевой харчевне, опасаясь, что ночью какая-нибудь крыса захочет полакомиться твоими ушами. Одна мысль об этом приводила его в ужас. Коста не терпел этих тварей. Он брезговал ими до того, что даже умирая от голода, отказывался их есть. А тут, неподалеку от скотобоен и свинарников, крыс была тьма-тьмущая. Стоп! Что это сейчас было?
Он привычно прошел несколько улочек почти бегом, проскочил через лавку, не обращая внимания на вопли торговца, пролез в дыру в заборе и прислушался. Нет! Чисто. За ним никто не идет. Значит, тот взгляд, который скользнул по нему мельком, словно солнечный луч, был обычной случайностью. Мало ли что могло показаться. Ему просто почудилось!
Глава 2
В то же самое время. Февраль 641 года. Александрия.
Девочку назвали Екатериной, в честь великомученицы, почитаемой в Египте. Так посоветовал многомудрый логофет Стефан, и Святослав не стал упрямиться. Ведь имя царственного лица — это всегда политика. Это он уже понял на примере Франкии, где неверно выбранное имя для младенца могло привести к войне, ибо означало притязание на тот или иной трон. А вот имя Радегунды, дочери Марии, ознаменовало завуалированное предложение мира, ведь святая королева слыла образцом кротости. Знающие люди легко прочитали скрытый смысл происходящего, а потому на улицах Александрии царило всеобщее ликование. Раз игемон Святослав называет сына в честь основателя города, а дочь — в честь почитаемой святой, местной уроженки, значит, он не временщик, как ромейские префекты. Значит, он пришел сюда всерьез и надолго, а власть его облегчит страдания народа Египта. Да так оно и вышло, к радости крестьян и мелких ремесленников.