В общем, положа руку на сердце, Берислав из столицы сбежал, чтобы увильнуть от неизбежного. Он, использовав все свои возможности, получил нужный приказ и теперь плыл на ладье, которая направлялась в Белград. Там он присоединится к обозу, который пойдет к Константинополю. Туда двигалось войско, и там точно будет много работы для лекаря. Она всегда есть в армии, даже если нет войны. А еще где-то там брат Вовка, которому он вез гостинцы от матери и сестер. Говоря честно, он нарушил все мыслимые и немыслимые правила, потому как должен был отплыть вместе с другими лекарями. Но неотвратимость супружеского долга висела над ним как дамоклов меч, и он поплыл на свой страх и риск, оставив молодую жену в душевном смятении, а надзирающих за ним отцовских шпионов в состоянии обморока. Хотя, положа руку на сердце, он просто бунтовал, как бунтуют порой парни, которым скоро исполнится пятнадцать. Тиски долга душили его.
— Будапешт! — крикнул Мешко, владелец лодки, крепкий мужик с окладистой бородой. Он торговал понемногу и брал пассажиров, если по пути. — Тут заночуем, почтенные! Завтра на рассвете дальше поплывем. Советую от пуза нажраться. По дороге с харчевнями плохо. На одной каше пойдем, рыбе и пеммикане. Чтоб меня молнией убило! Да кто же эти слова понавыдумывал на наши головы!
— Долго плыть-то еще? — спросил Берислав, спускаясь по сходням, брошенным на деревянный причал.
— Дней за пять дойдем, — махнул рукой купец. — По течению же плывем. Сиди себе, да в воду плюй.
Будапешт оказался деревянным острогом, который только-только начали обводить каменным поясом укреплений. Подняли пару башен на высоту в два локтя да стены кое-где. Здесь работы лет на пять точно. Важная это крепость. Она с востока столицу прикрывает. С севера сюда подходят предгорья ляшских Карпат, а за Дунаем раскинулась степная Дакия, ровная как стол. В двух неделях пути отсюда — удобнейшие перевалы, Торуньский и Тухольский. Если прорвут враги крепости, что запирают горные проходы, то дальше сдержать их будет негде. Только здесь. А что такое двести пятьдесят миль для конной орды? Да тьфу! И с севера немирные ляхи тоже прийти могут. И снова Будапешт прикроет от них Паннонскую равнину. Не дураки римляне были, и не зря они построили именно тут город Аквинкум.
— Ну надо же! — удивлялся Берислав, который излазил древние руины, которые затянула трава и кусты. — Владыка Григорий говорил, что тут сорок тысяч человек жило. Сорок тысяч! С ума сойти! В Братиславе и пяти нет. А еще два театра! Неужели им одного не хватало? Ух ты! Здоровый какой!
Амфитеатр, самый большой за пределами Италии, угадывался лишь по своей форме в виде чаши, да по каменным плитам, служившим скамьями. И местные жители очень лихо растаскивали их для своих надобностей. Пойди-ка, вытеши такую плиту! Намаешься! А тут вон их, сколько без присмотра лежит.
— Надо прекращать это! — бурчал Берислав. — Скажу отцу обязательно. Ведь все растащат на свинарники свои. Так! Надо на постоялый двор идти. Завтра уходим же.
Берислав ошибался. Утро уже наступило, а они так никуда и не ушли. Купец Мешко, который оказался местным, будапештским, поранил ногу и теперь лежал в огне. Голень его покрылась нехорошей алой опухолью, а сам он пылал, словно раскаленная печь. Плохо дело! — механически отметил Берислав. — Флегмона начинается. Так и помереть мужик может.
Эта простая истина оказалась понятна не только ему, но и семье купца. По крайней мере жена, нестарая еще, статная баба подвывала вполголоса, сидя у постели мужа, а рядом с ней притулилась плачущая девчонка лет четырнадцати, при взгляде на которую в груди Берислава словно струна тугая лопнула.
— Как же она на маму похожа! — прошептал он, не в силах оторвать от нее взгляда.
И впрямь, девчонка точеной правильностью черт напоминала княгиню Людмилу, а огромные глазищи ее были залиты слезами. Она тоже понимала, что дела отца плохи, и ревела в голос. Это же не столица, здесь с таким долго не живут.
Деревянный, рубленный в лапу терем пропитался горем и страданиями. И уже через пару минут Берислав узнал, что коли кормилец помрет, то идти бабе третьей женой к мужниному брату, а дочь ее хороший человек в жизни теперь за себя не возьмет, потому как и добро, и лодку, и торговлю брат заберет. Ни к чему брату приживалке-племяннице жизнь устраивать. Купец поранился еще пару дней назад, в лодке своей, нога его понемногу опухала, а к утру пошел такой жар, что он даже бредить начал. Вот и вся немудреная история, случавшаяся сплошь и рядом.
— Я постараюсь помочь, — коротко сказал Берислав, поймав умоляющий взгляд девчонки, имени которой он даже не узнал. Только безмолвная надежда, что написана была на кукольно-правильном личике, тронула что-то в его сердце.
— Мы Богине козу в жертву принесли, — обреченно промолвила баба, — да только не помогает ничего. Хуже ему.
— Пить давайте, — сказал Берислав, когда мягко прошелся пальцами по ноге. Опухоль была тугая и плотная, как камень. — Тут резать придется, но не сейчас. Надо воды вскипятить пока и жар сбить. Чего сидишь?
— А что делать надо? — вскинулась тетка.
— Воды неси холодной! — начал командовать Берислав. — Настойка крепкая есть дома?
— Нет, — покачала баба головой. — Мед только.
— Ладно, — кивнул Берислав и ткнул в девчонку. — Ты ему без конца пить даешь. Пусть мелкими глотками пьет. Если не сможет, тряпицу чистую намочи и в рот сунь. Поняла?
Та часто-часто закивала головой и побежала за водой. А Берислав чуть шею себе не свернул, на нее глядя. Ладная девчонка, стройная как березка молодая… И ноги красивые. Он их хорошо рассмотрел, ведь платьице домашнее недлинное совсем, чуть ниже колен.
— Теперь ты! — сказал он жене купца. — Раздеваешь его и руки-ноги растираешь. Надо жар сбить. Тут кабак есть?
— Есть, — закивала баба, и Берислав пошел в ту сторону, куда она махнула рукой. Ему нужна настойка.
Через час с небольшим купец пришел в себя. Настойка и вода, которой растерли его, сбили жар. И теперь он жадно пил воду из ковша, утирая обильно выступивший пот.
— Пей, пока из ушей не польется, — скомандовал Берислав.
— Мне что, ведро выпить надо? — невесело усмехнулся купец, который с тоской смотрел на опухоль, которая побагровела, а в центре стала даже немного синюшной.
— Если ведро выпьешь, хорошо будет, — серьезно сказал Берислав. — Ты по маленькому когда ходил, почтенный Мешко?
— Не помню, — наморщил тот лоб.
— Вот и пей, пока не сходишь, — сказал Берислав и повернулся к его жене. — Неси кипяченую воду и соль. Быстро!
— Чего ты затеял, парень? — осторожно спросил Мешко.
— Резать надо, — сказал Берислав, доставая из своих пожитков бинты, скальпель и спирт. — Я лекарь армейский, из Сиротской сотни. На службу в Белград еду.
— Не зря, значит, моя козу зарезала, — купец откинулся на подушку, набитую соломой. — А я еще хотел ей за это бока намять. Помогла, значит, Богиня. Тебя прислала. Ну режь, коли надо. Мне все одно эту муку долго не вынести. У меня свояк от огневицы сгорел. Вот прямо как я сейчас. Молод ты очень, парень, но слышал я, что в Сотне вашей на славу учат. А других лекарей тут все равно нет. Делай что нужно.