— Матерь божья! — только и смог произнести Самослав, который увидел собор святой Софии во всем ее первозданном великолепии. — Да как же могли просрать такую красоту?
Здесь были целы все фрески и мозаики. Все до одной! И со сводов храма на самого князя и его свиту сурово взирали святые и мученики, еще не замазанные арабской вязью. Воины и бояре и вовсе были подавлены величием этого невероятного сооружения. И если и оставались у кого-то еще сомнения, то они уже исчезли без следа. Старые боги, вытесанные из ствола дерева, казались теперь словенам и аварским ханам смешными и слабыми. Ведь если у бога такой дом, значит, он воистину велик.
Чин крещения проводил архиепископ Братиславский Григорий, который пока что не стал патриархом. Слишком уж много формальностей нужно было утрясти. Впрочем, письменное согласие папы Иоанна у него уже имелось, а патриархов Константинопольского и Антиохийского уговорят императоры. Поломаются для вида упрямые старцы и согласятся. Куда они денутся, когда судьба империи на волоске висит.
Самослав окунулся в огромную купель и вылез оттуда, оставляя на полу лужи. Следом за ним окунулись знатнейшие бояре и военачальники. Один за другим. А воины… С ними поступят проще. В собор, который мог вместить тысячи верующих, воины будут заходить тагмами, и уже там примут завет Христов одновременно. Иерархи решили слегка отступить от правил, ввиду, так сказать, сложности текущего момента. А уже позже, когда войско построили на площади Августеон, два василевса, Ираклий и Констант, надели на великого князя Словении пурпурный плащ, признав его равным себе. Войско, топтавшее мрамор главной площади мира, заорало в восторге…
Парадный обед в Большом дворце меньше всего на свете напоминал прием пищи. Сотни евнухов, мельтешивших в нелепых плясках, которые и были священным церемониалом, у нового августа и цезаря ничего, кроме раздражения не вызывали. Гигантская зала, окруженная мраморными колоннами, уносилась ввысь, где заканчивалась огромным куполом, расписанным легкомысленными фресками. В те времена, когда их рисовали, нравы еще не были так строги, как сейчас. Кубикулярии и схоларии, раздувшиеся от важности, стояли вдоль стен, изображая статуи, пока их коллеги подавали одно блюдо за другим. Впрочем, и Самослав, и его сын отщипнули по куску хлеба, и к еде больше не притронулись. Они не слишком верили в клятвы ромеев. Впрочем, вина они выпили, когда василевс Ираклий демонстративно поднес кубок к губам, а потом перевернул его, вылив на стол, покрытый парчовой скатертью, последние капли.
На этот обед не позвали ни Мартину, ни ее младших детей, которых она не успела сделать августами. Маленькие цезари Давид и Мартин сидели в своих покоях с няньками и наставниками. А сама Мартина так и не покинула постель. Она судорожно размышляла, как ей сохранить влияние в новой жизни, свалившейся на ее голову.
Комит экскубиторов и магистр милитум Валентин, ставший первым человеком Восточной империи, стоял в десяти шагах от пиршественного стола. Как бы ни было велико его могущество, он даже подумать не мог о том, чтобы сесть за этот стол. Ведь в глазах десятков римских сенаторов, почтительно стоявших тут же, и архонт варваров, и его старший сын стали небожителями, облеченными в пурпур. И даже то, что именно Валентину теперь подчиняются все дворцовые войска, никак не могло изменить обычный порядок вещей.
Обедавшие, если так можно было сказать, повелители мира плавились под взглядами придворных и перебрасывались каким-то дурацкими, ничего не значащими фразами. Эти фразы не несли ни малейшего смысла, кроме одной.
— Мы знаем вашу тайну, — с надменным лицом заявил одиннадцатилетний Констант. — Через год у нас будут такие же корабли и огненные драконы. Вы, варвары, никогда больше не сможете угрожать нам.
— Да что же он несет! — прошептал побледневший как мел Александр. — Глупый мальчишка! Что же он наделал!
Ведь это именно патрикий исполнил, наконец, приказание покойного Ираклия. Это он собрал в своем имении всех алхимиков и заставил их перегонять нефть, пока не получилась требуемая горючая жидкость. Это были сведения высочайшей важности и высочайшей же секретности! Именно этими сведениями он купил расположение императрицы Григории, которая до сих оставалась в тени и в управление не вмешивалась. Она позволит Константу жениться на Фаусте, дочери Валентина, и тем принесет покой в истерзанную страну. И вот теперь важнейший козырь выбит из рук… На его удивление, август Самослав отреагировал на эту новость довольно скупо.
— Ожидаемо, — ответил он, прихлебывая из золотого кубка тончайшей работы. — Слишком легкая задача для ромеев. Я думал, вы это сделаете раньше. Не удивил, твоя царственность. И не напугал. Если вдруг ты хотел это сделать.
Констант, который привык ко всеобщему раболепию, совершенно растерялся и теперь водил по сторонам взглядом, словно ища поддержки. Сенаторы и евнухи прятали в смущении глаза. Все, кроме Валентина, который оскалился в усмешке, по достоинству оценив комизм ситуации. Он наслаждался произошедшим. Мальчику стало страшно. Мальчик понял, что один на один с этими парнями он не вытянет. Цезарь Святослав так и вовсе посмотрел на него пристально после этой глупой фразы, и повелитель мира судорожно проглотил слюну. Август Констант теперь сделает все, что он, Валентин, ему прикажет. Ведь только он стоит между ним и этими людьми.
— Так, я уже наелся! — заявил Самослав к неописуемому ужасу кубикуляриев. Ираклий, напротив, едва сдерживал смех, сохраняя торжественность с огромным трудом. А василевс Самослав добил их. — Давайте лучше займемся делами! Поесть я и дома могу. Я сюда не для этого тащился.
— Итак, — начал Самослав, когда в покоях остались только он сам, Святослав, Ираклий, Валентин и Александр.
— Я от всей души советую вам не лезть сейчас на арабов, — сказал новоявленный август. — Они слишком сильны, а вы все еще слабы. Новое оружие не поможет вам на суше. Оно лишь поможет нам с вами удержать море.
— Почему это не идти на арабов, ваша царственность? — упрямо спросил Валентин. — За Тавр выбивать их надо. Они уже до Армении дошли! А Антиохия? Ее тоже оставить?
— Оставить! — жестко ответил Самослав. — Потом заберете, если сможете. У арабов новая проблема — хазары. Они будут резаться с ними за земли Персии. Отдайте свою принцессу за их хана, как обещали, и вы получите передышку. Не отдадите — получите войну на два фронта. И ее вам уже точно не выдержать. Хазары — очень серьезные ребята. Не хуже авар.
— Ну не знаю даже, — засопел Валентин, которому как раз повоевать очень хотелось.
— Организуйте новые фемы, — продолжил Самослав. — Сносите старые провинции и проконсульства. От них нет больше никакого проку. Вы сделали отличную вещь: вы посадили воинов на землю. Это единственное, что может вас спасти. Если сунетесь сейчас на юг, то потеряете Армению.
— Это что, колдовство какое-то? — побледнел Валентин и перекрестился.
— Ты сейчас римского императора колдуном назвал, или мне послышалось? — Святослав впервые подал голос, и Валентин облился холодным потом.
— Нет-нет, ваша царственность! Прошу простить меня! — спешно ответил он, понимая, что прошел по лезвию ножа. Тут, без своих воинов, он беззащитен. Закон об оскорблении величия римского народа, принятый лет восемьсот назад, никто и не думал отменять.
— Я сказал все, что хотел, — ответил Само, взмахом руки отпуская царедворцев. — Мои гонцы будут приходить каждые две недели. Ты, Александр, отвечаешь за те сведения, что будут попадать ко мне. Головой!
— Да, ваша царственность! — патрикий склонился и вышел из покоев, не спуская с повелителей преданных глаз.
— Теперь ты, парень! — сказал Самослав, и Ираклий вскинул на него удивленный взгляд. Никто и никогда с ним так не разговаривал, даже мама. — У меня нет для тебя нужной подсказки. Не верь ни единой живой душе. В этом дворце тебя может предать любой. Все, что я хочу тебе посоветовать — постарайся уцелеть. Просто выживи! В ближайший год для тебя это станет серьезной задачей.