— Вы причинили нам много хлопот, — повторил главный радиотехник, словно и не замечая его смущения. — Ну, зачем вам был нужен этот мерзавец Стун-Ай? Не только схемы линий связи, но и сами линии — в наших руках. Ведь Мэй дала вам понять, чтобы вы ждали… А ваша, с позволения сказать, помощь в Дайлерстоуне несколько раз чуть не привела к провалу всего дела. Если бы мы, в конце концов, не выяснили, кто вы на самом деле, вас уже не было бы на свете…
Он говорил, а у Айта медленно отливала кровь от головы, ледяной холод сковывал мозг. Какой ужас! Какой стыд! Итак, все, что он делал, было совсем не подвигом, а напрасной тратой сил, да еще и наносило ущерб друзьям!
Эта мысль навалилась, душила своим невероятно страшным содержанием: самопожертвование инженера Айта оказалось никому не нужным глупым фанфаронством.
А откуда-то издалека раздавался сострадательный и укоризненный голос:
— …Мы не могли доверять вам полностью, потому что вы были членом Братства. И все-таки, вы сделали для общего дела много. Без вас мы вряд ли сумели бы снять копию с плана «Молния» и заранее узнать о намеченном дне начала войны. Спасибо вам, дружище!
— Пожалуйста! — машинально ответил Айт. Он поднял голову, сморгнул.
Невысокий тоннель, скудно освещенный тусклыми лампочками. Удаляется фигура белокурого юноши; слышен приглушенный шум его шагов. Что изменилось вокруг?
Эти две-три минуты показались ему целой вечностью. За это время будто была прожита и перечеркнута одна жизнь, и начата другая, в которой уже нет места для колебаний и сомнений.
— Спасибо! — сказал Айт взволнованно. — И простите меня за все. Я был просто неопытным, и поэтому действовал обособленно… Однако постойте: сегодня — девятое?
— Нет, Айт, восьмое… До начала операции «Молния» осталось ровно семьдесят пять часов.
Брови главного радиотехника нахмурились, глаза засверкали тревожно. И выражение его лица было настолько знакомо Айту, что он вздрогнул.
— Скажите, вы… — мысль беспокоила его своей невероятностью, но постепенно превращалась в почти уверенность. — Вы очень похожи на Мэй!
— Я ее брат, — тихо ответил главный радиотехник. — Меня зовут Рой.
— Понимаю… Помню… — Айт лихорадочно схватил его за руку. — Мэй рассказывала… Она говорила, что вы погибли.
И вдруг повеяло тихой грустью: перед глазами возникла феерическая ночь на Новый год, покрытая цветущим мхом поляна возле Синего водопада. Это там Мэй начала ему рассказывать про своего брата…
— Как она?.. — сдержанно спросил Айт.
— Ей очень тяжело, Айт! — печально и просто сказал Рой. — Осталось так немного, и именно теперь… Знайте: ее жизнь — а может, и успех всего дела зависит, прежде всего, от вас. Надеюсь, все будет хорошо, особенно если вы поможете нам.
— В чем же заключается моя помощь?
— Нужно спешно сделать барабан памяти для «сколопендры» с голосом Мэй. Наш почему-то не работает — мы проверяли на одной из машин.
— И когда это нужно?
— У нас осталась одна ночь.
Айт озабоченно присвистнул: нелегкая задача. Но выбора нет. Значит, надо успеть.
Минуты сочтены
Над Дайлерстоуном, над всей Монией плывет тихая-тихая, влажная и теплая ночь.
Весна уже отгуляла свою шумную, пышную свадьбу. Осыпались нежные лепестки цветов, погасли неяркие огоньки светлячков. Деревья стоят торжественные и томные. Они будто прислушиваются к тому, как шумят в их сосудах животворные соки, вливая мощь в крошечные бутоны.
Плывет над Монией тихая, теплая ночь, смотрит бесчисленными глазами-звездами на леса и поля, лачуги и дворцы, на поселки и города.
Заглядывает в темные окна домов: а что там? А кто там?
Люди. Просто люди. Они разные по виду, спят в разных позах. Но если не обращать внимания на роскошь или нищету одежды, разве определишь, кто миллионер, а кто нищий?
Вон из дома, что сияет большими яркими окнами, раздался детский плач. Там, в клинической палате, родилась новая жизнь.
Я не знаю тебя, женщина, что сейчас родила первенца-сына. Мы никогда не встретимся с тобой, гражданка далекой страны. Но я уважаю тебя, неизвестная, ибо ты стала матерью. И я кричу тебе через моря и континенты: если ты хочешь, чтобы твое дитя жило и росло, не желай смерти другим детям. Борись за мир, против войны!
Но поздно уже обращаться к тебе, женщина. Ты не догадываешься, что первый день жизни твоего сына станет для него и последним; что вот-вот вспыхнет пламя, способное испепелить весь мир.