Писец Лабан тотчас принялся писать на куске материи приказ государя. Внезапно резкий порыв ветра погасил лампу. Красавица в испуге вскрикнула. Раб и рабыня тут же внесли несколько новых ламп. Красавица засмеялась, прижавшись к плечу Манибандха.
Один из рабов поставил перед господином светильник и подал ему кусок красной смолы. Манибандх собственной рукой запечатает приказ и приложит к смоле печать из слоновой кости с изображением первого царя Мохенджо-Даро!
— Послушай, полководец! — засмеялась красавица. — Я хочу, чтобы к рассвету в городе настала тишина! От этого шума у меня разболелась голова!
Манибандх изумленно взглянул на рабыню. Не ослышался ли он? Весь город утопает в крови, а эта женщина негодует на то, что от звона мечей у нее болит голова!
— Госпожа! — ответил военачальник. — Ваши слова звучат для меня как приказ, и он без промедления будет исполнен…
Зубы красавицы блеснули в улыбке. Военачальник ушел.
И опять в комнате остались только двое — девушка и Манибандх.
— Кто ты? — изумленно спросил Манибандх. — Мне кажется, ты не рабыня!
— Нет, для вас я всегда рабыня!
— Из какой ты страны?
— Я ваша подданная!
Руки Манибандха потянулись к девушке, как голодные змеи к добыче. Его неумолимо притягивала эта красавица, пьянящая словно сладкий сон…
Эта ночь подобна чарам волшебника… Порывы урагана, треплющие листву и приносящие издалека приветственные клики солдат, хвалы повелителю… Мерцающие, дрожащие во мраке ночи огни светильников… Громовые здравицы в честь царя, способные свести с ума… А рядом — эта таинственная женщина…
У Манибандха закружилась голова. Вот она — первая ночь его царствования…
Женщина наливает вино в чашу — самое лучшее, ароматное, с багряным отливом, — вино, которое придает силу. Кажется, что в каждом глотке его таится свершение всех желаний, и хочется воскликнуть: пусть вечно бурлит пена пьянящей молодости!..
Все свирепей завывает ураган. Где-то поет воинская раковина. Издалека доносится шум сражения.
Распростертое повсюду покрывало ночи — черные локоны красавицы… Эта буря — ее вздохи… Великая гордость, ощущение безграничной власти… Жалкие черви смеют ему сопротивляться!.. Буря поет победную песню, и Манибандх слушает ее.
Чаша опять у губ… Глаза словно впивают очарование женской красоты… Восторг… Безудержная радость… Звенят украшения красавицы… А там земля пьет кровь… Там скрежещет оружие…
Любовь и победа, наслаждение и власть, женщина и мужчина, раб и царь…
Буря свирепо рычит…
Звонко стучит сердце. В жилах трепещет вместо крови огневое вино…
Мощный, сотрясающий небо клич:
— Слава царю Манибандху!
— Еще чашу, красавица!.. — кричит Манибандх. — Еще чашу!..
Звонкий женский смех…
…Чандра, Виллибхиттур и Нилуфар укрылись в своем домике. Тускло горела лампа. Иногда сквозь маленькое оконце врывался ветер и колебал пламя лампы.
— Племя дравидов сегодня в пасти у смерти… — сказал поэт.
— Сегодня рабы взывают о помощи… — откликнулась Чандра.
— Что нам до всего этого? — воскликнула Нилуфар. — Мы не грабим, не убиваем. Неужели и нас, мирно сидящих в этом доме, не минует гибель!..
— Нилуфар, что ты говоришь? — воскликнул поэт. — Сегодня мы должны решить — жить рабами или умереть за свободу!
Нилуфар порывисто схватила его за руку.
— Ты — вся моя жизнь! Я не пущу тебя! Я одна, поэт, вокруг ужасная тьма неведомой судьбы…
— Нилуфар! — нетерпеливо воскликнул Виллибхиттур. — Ты унижаешь себя. Что тебя лишило разума? Почему ты трепещешь?
Она протянула к нему руки.
— Умоляю, не отнимай у меня жизнь…
Вдруг рука поэта поднялась и ударила египтянку по щеке.
— Ты струсила! — воскликнул он. — Неужели можно жить в трусливом трепете бессилия? Мы родились и умрем в борьбе…
Нилуфар в оцепенении смотрела на него.
— Ты ударил меня?..
— Разве я совершил несправедливость, подняв руку на мертвеца?
— Так я мертва? — в отчаянии проговорила Нилуфар. — Ты оскорбил меня, поэт!
Где-то поблизости засвистел беспощадный бич — избивали раба.
— Ты слышишь? — спросил Виллибхиттур.
Нилуфар прислушалась. Виллибхиттур резко поднялся. Тусклое пламя лампы заколебалось, вспыхнуло и погасло.
Бич все свистел. С ужасом внимали они этим звукам. А вдалеке, в великом городе, бушевал океан воплей. Иногда доносился угрожающий клич войска. Казалось, стены древнего Мохенджо-Даро вот-вот с ревом ринутся в битву. В самом небе как будто заплясал злой дух убийства…