Корабли плыли в знаменитый город Мохéнджо-Дарó, гордый своим могуществом и богатством. Величественно раскинулся он на берегах полноводного Инда и, казалось, самому небу бросал дерзкий вызов и презрительно улыбался, уверенный в своем превосходстве над всем сущим. В этот город и возвращался теперь после долгих странствий по свету разбогатевший Манибандх. Сердце его переполняли радость и гордость.
Резная грудь корабля, изображавшая неведомого зверя, легко рассекала волны, рождая по бортам белую кипящую пену. Манибандх взглянул на небо. Сквозь утреннюю дымку уже пробивались первые солнечные лучи. Дневное светило готовилось сесть в золотую колесницу, чтобы начать свой бег по небосводу.
Драгоценные ожерелья, спускающиеся на широкую грудь купца, при каждом дыхании позвякивали. Густые черные волосы волной ниспадали на плечи. Обожженная солнцем кожа отливала бронзой. Взгляд владельца каравана был властным и беспощадным, как удар кинжала.
Вдали на горизонте чуть обозначилась тонкая полоска. Матрос восторженно крикнул с мачты:
— Земля, господин! Смотрите — земля!
Наблюдавшие за ним египетские рабыни звонко и заливисто рассмеялись. Он ответил им широкой улыбкой, открывшей в густой черной бороде ряд белых, как пена, зубов.
Песня гребцов зазвучала громче, вскоре ей стало вторить далекое эхо — верный признак земли.
Манибандх очнулся от раздумья и посмотрел вокруг. Красавица египтянка Нилуфар открывала свой ларец с украшениями. Две девушки принялись убирать ей волосы, а она с наивной радостью любовалась ослепительными переливами алмаза. Отражение сверкающих камней играло в глубине ее огромных черных глаз. Какой-то странный восторг озарял лицо Нилуфар. Манибандх в душе усмехнулся ее волнению.
Им овладели воспоминания. Вот уже много дней корабли благополучно следуют своим путем. Что это, как не милосердие великого бога? Как жалки люди перед лицом стихии! И сейчас еще песня, плывущая над караваном, так одиноко и отчужденно звучит между равнодушным небом и зловещей равниной океана…
Манибандх оглядел длинную вереницу судов. Вот они, несметные сокровища! Устоит ли перед ними хоть одна красавица Мохенджо-Даро? А ведь был день, когда он пустился в путь простым матросом рыбачьего суденышка. Никому в мире не было дела до бедняка, никто не удостаивал его даже взглядом. Теперь же… и грозные валы океана смирились перед ним, и кажется, что сам великий Инд приветствует его рокотом волн. А там, вдалеке, где встречаются небо и земля, где в ясном холодном просторе никого не терзают ни дым тщеславия, ни огонь отчаянии, Кшитиджа[2] гостеприимно разостлала перед ним по воде алую дорожку. Манибандху чудилось, что с берега доносятся приветственные удары барабанов и литавр.
Да, он знал почести! Сначала в Эламе, куда он прибыл после трех лет странствий, уже богачом. Льстивые эламские жрецы, воздевая к небу руки, громко восхваляли купца, когда он в колеснице, запряженной онаграми в раззолоченной сбруе, проезжал по главной улице или появлялся в паланкине, который несли на плечах быстроногие рабы…
Далеко позади осталась теперь долина Нила с ее оживлением и гамом… Для владыки Египта рабы возвели пирамиду, и завершение ее постройки было ознаменовано пышным праздником. В тот день сам великий фараон, поднявшись с трона, приветствовал купца Манибандха. Небо и земля гудели от громовой музыки, а величественный дворец повелителя Египта и площадь государственного совета сотрясались от мерной поступи войск, проходивших церемониальным маршем. Божественный владыка изумился богатству индийского купца, застывшая маска безразличия дрогнула на его лице.
Беспредельно могущество фараона: по его единому знаку замирают в страхе и почтении север и юг, восток и запад; одного взгляда его довольно, чтобы покатились в пыль тысячи отрубленных голов. И вот теперь тот, в чьей недвижной улыбке чудится величие пирамид, чья несокрушимая сила и незыблемая царственность кажутся непостижимыми, подобно тайне бесконечного переселения душ — этот человек снизошел до просьбы к нему, недавнему нищему лодочнику, бродяге-попрошайке! Владыка просил у Манибандха для мумии своей покойной матери чудесный голубой кристалл — от блеска его больно глазам, и таинственно светится он в темноте. Великий царь Египта, чье слово было законом, а молчание самой ужасной карой, молвил тогда благосклонно: «Манибандх, мы довольны вами!..»