Если сестра Иммаколата права (он заставил себя начать с этого «если»), следует начинать поиск с завещаний.
Он удивился, застав синьорину Элеттру за компьютером, а не за чтением газеты или решением кроссворда в ознаменование продолжительного отсутствия Патты.
– Синьорина, что вы знаете о завещаниях? – спросил он, входя.
– Что у меня его нет, – с улыбкой бросила она через плечо.
«И пусть оно вам никогда не понадобится», – неожиданно для себя подумал Брунетти и, улыбнувшись в ответ, посерьезнел.
– А тогда – о чужих завещаниях?
Поняв, что он задал этот вопрос не просто так, она повернулась на крутящемся стуле и оказалась лицом к нему.
– Я хотел бы выяснить содержание завещаний пяти человек, которые умерли в этом году, здесь – в доме престарелых Сан-Леонардо.
– Они были венецианцами? – спросила она.
– Не знаю. А что, разве есть какая-то разница?
– Все завещания оглашает нотариус, который их составлял, независимо от того, где человек умер. Если завещания составлены здесь, в Венеции, тогда имя нотариуса – все, что мне нужно.
– А если его у меня нет?
– Тогда посложнее.
– Посложнее?
Улыбка ее осталась спокойной, голос – ровным.
– Вы не хотите просто связаться с наследниками и попросить копии, комиссар. Это наводит меня на мысль, что никто не должен знать, что вы ими интересуетесь. – Она снова улыбнулась. – Есть центральная нотариальная контора. Там вся документация хранится в компьютере, значит ее можно извлечь. А вот если нотариус работает в какой-нибудь деревушке, которая еще не компьютеризирована – это труднее.
– Если завещания составлены здесь – сможете вы их раздобыть?
– Конечно.
– Как?
Она опустила глаза и смахнула с юбки невидимую соринку.
– Боюсь, что незаконно.
– Что именно незаконно?
– Путь, которым я ее получу.
– То есть?
– Не уверена, что вы поймете, комиссар, точнее, что смогу вам правильно объяснить. Есть способы вычисления кодов, которые дают доступ практически к любой информации. Чем более открыта эта информация – муниципалитет, архивы, – тем легче подобрать код. А когда он у кого-то есть, это вроде… ну, как если бы все ушли домой, оставив открытой дверь офиса и включенный свет.
– Это относится ко всем правительственным учреждениям? – обеспокоенно осведомился он.
– Мне кажется, вы предпочли бы этого не знать. – Она не улыбнулась, отвечая.
– Насколько доступна эта информация? – спросил он.
– Я бы сказала – ее доступность прямо пропорциональна искусству лица, которое добывает сведения.
– И насколько искусны вы, синьорина?
Улыбка мелькнула снова.
– Вот на этот вопрос я предпочла бы не отвечать, комиссар.
Брунетти пристально вгляделся в ее лицо: нежные очертания, две едва заметные морщинки, бегущие от внешних уголков глаз, – результат частых улыбок – и склонился к тому, что эта особа вряд ли владеет криминальными навыками, а тем более имеет криминальные намерения.
И не подумав вспомнить о служебной присяге, он спросил:
– Но если бы завещатели жили здесь, вы сумели бы получить эту информацию?
Комиссар подметил, что она старалась говорить нейтральным голосом, но нотки гордости в нем все же прорывались.
– Бюро записей актов гражданского состояния, комиссар?
Его позабавил снисходительный тон, которым бывшая служащая Банка Италии произнесла название правительственной конторы, но он только кивнул в ответ.
– Имена главных наследников будут у вас после обеда, комиссар. Поиск копий завещаний займет день-два.
Что ж, только молодые и привлекательные могут позволить себе так рисоваться.
– После обеда – это замечательно, синьорина. – Комиссар положил ей на стол листок с именами и датами смерти и ушел к себе в кабинет.
Усевшись за свой стол, взглянул на два записанных имени: «Д-р Фабио Мессини; падра Пио Кавалетти». Ни то, ни другое ему не знакомы, но в таком богатом всякого рода связями обществе, как в Венеции, для желающего получить сведения это ничего не значит.
Комиссар позвонил в отдел, где сидели полицейские:
– Вьянелло, можете подойти сюда на минутку? И прихватите с собой Мьотти, ладно?
Ожидая прибытия этих двоих, Брунетти машинально чертил что-то под именами и, только когда Вьянелло и Мьотти появились в дверях, понял, что получились крестики. Он отложил ручку и жестом показал полицейским на стулья перед своим столом.
Вьянелло сел, форма его распахнулась, и Брунетти заметил – здорово похудел с зимы.
– Вы на диете, Вьянелло?
– Нет, синьор, – Сержант не ожидал, что Брунетти заметит. – Тренировки.
– Что-что? – Брунетти, стеснявшийся даже помыслить о подобном, не пытался скрыть, что поражен.
– Тренировки, – повторил Вьянелло. – Хожу после работы в зал и провожу там полчаса или около того.
– И чем занимаетесь?
– Тренируюсь, синьор.
– Часто?
– Так часто, как могу, – с неожиданной уклончивостью ответил Вьянелло.
– И как часто вы можете?
– Ну, три-четыре раза в неделю.
Мьотти сидел молча, только вертел головой от одного к другому: ну и чудной разговор. И это борьба с преступностью?
– И что же именно вы делаете?
– Тренируюсь, синьор.
Ударение на глаголе возымело свое действие. Брунетти заинтересовался – явно не ко времени, – наклонился вперед, поставил локти на стол и оперся ладонью на подбородок.
– Но как? Бегаете на месте? Подтягиваетесь?
– Нет, синьор, тренируюсь на аппаратах, – объяснил Вьянелло без улыбки.
– Каких аппаратах?
– Тренажерных.
Брунетти перевел взгляд на Мьотти: парень молодой, он-то понимает, о чем речь. Да нет, тот явно ни о чем таком не заботится – за него пока юность, знай себе головой крутит туда-сюда.
– Ну ладно, – заключил Брунетти, когда стало ясно, что Вьянелло больше ничего не собирается выкладывать, – вы очень хорошо выглядите.
– Спасибо, синьор. Вы, может быть, тоже хотите попробовать?
Но Брунетти только втянул живот, сел попрямее в кресле и перешел к делу.
– Мьотти, – начал он, – ваш брат священник, так ведь?
– Да, синьор, – подтвердил Мьотти, явно удивленный, что начальству это известно.
– Какого ордена?
– Доминиканец, синьор.
– Он здесь, в Венеции?
– Нет, синьор. Был здесь четыре года, но потом, три года назад, его отправили в Новару – преподавать в школе для мальчиков.
– Вы с ним поддерживаете отношения?
– Да, синьор. Каждую неделю разговариваю с ним, три-четыре раза в год вижусь.
– Так. Когда в следующий раз будете с ним разговаривать, хотел бы, чтобы вы кое о чем его расспросили.
– О чем, синьор? – Мьотти достал из кармана тужурки блокнот и ручку.
Не полюбопытствовал зачем – комиссару это понравилось.
– А вот о чем: не знает ли он чего-нибудь о падре Пио Кавалетти. Этот падре – член здешнего ордена Святого Креста.
Сержант Вьянелло только брови вздернул.
– Есть ли что-нибудь особенное, о чем мне надо спросить, синьор?
– Нет, ничего такого, – все, что думает, помнит.
Мьотти открыл было рот, поколебался, но все-таки уточнил:
– Не сочтете ли возможным что-нибудь еще о нем сообщить, синьор? Что я мог бы рассказать брату?
– Он капеллан в доме престарелых, что за больницей Джустиниани, – это все, что я о нем знаю.
Мьотти, опустив голову, записывал.
– Нет ли у вас насчет него каких-либо мыслей, Мьотти?
Молодой полицейский поднял глаза:
– Нет, синьор. Я никогда не имел близких контактов с церковными друзьями брата.
Брунетти отреагировал больше на его интонацию, чем на слова:
– Для этого есть какая-то причина?
Вместо ответа Мьотти деловито помотал головой, глядя на страницы своего блокнота и добавляя что-то к написанному. Брунетти поверх его склоненной головы глянул на Вьянелло, но сержант лишь чуть-чуть пожал плечами, и тогда начальник, бросив на него молниеносный взгляд, неприметно кивнул в сторону Мьотти. Вьянелло понял – это сигнал вызнать о причинах такой сдержанности молодого коллеги, пока они будут спускаться к себе, и кивнул в ответ.