29-го апреля. После возбуждения, господствовавшего накануне, в этот день все обошлось сравнительно спокойно и в турецком лагере, и в городе.
Неудавшаяся экспедиция венецианцев разумеется продолжала служить темой всех толков у греков и латинян. Венецианцы, потерявшие около 90 человек матросов и солдат, глубоко чувствовали эту потерю и открыто, с горечью обвиняли генуэзцев в измене. Генуэзцы возражали, что причинами неудачи было невежество венецианцев и безрассудство Коко. Взаимные укоры скоро превратились во взаимные угрозы и так как даже венецианские и генуэзские волонтеры готовы были драться между собой, то император собрал командиров и офицеров обеих национальностей и сказал им: «Прошу вас, братья, будьте дружны и работайте сообща. Не довольно разве беды, что мы принуждены сражаться с этими страшными противниками по ту сторону стен? Ради Бога, пусть не будет никаких раздоров между вами по сю сторону.
30-го апреля. Славянский летописец заметил, что в «этот день выстрел из гигантской турецкой пушки против позиции св. Романа сильно расшатал стену, которая была очень ветха и несколько низка; второй выстрел, около полудня, снес верхнюю часть стены, пробив брешь в пять футов шириной; по третьего выстрела не последовало, так как настала ночь, прежде чем турки были готовы».
1-го мая. По словам того же летописца, турки сосредоточили огонь из нескольких орудий обыкновенной величины против того места, где накануне была пробита брешь, но за ночь Джустиниани заполнил ее «землей и фашинником».
«Когда они таким образом достаточно сокрушили стену», — продолжает хроникер, — они нацелили большую пушку и дали еще выстрел. Но снаряд был намечен слишком высоко и попал в стену ближайшей церкви, которую разнес совершенно. В полдень, только турки приготовились сделать второй выстрел, как вдруг Джустиниани снарядом из своего собственного орудия попал в большую турецкую пушку и сбил ее. Султан, увидав случившееся, воскликнул в ярости: «ягма! ягма!» то есть на штурм, вся армия повторила за ним «ягма!», солдаты бросились к стенам и наполнили ров.
В городе тотчас же ударили в набат. Император, поспешно прибывший, поощрял войска держаться стойко. Славянский летописец подробно описывает борьбу, окончившуюся тем, что турки отступили со стен после наступления сумерек.
Другие свидетели также рассказывают о сражении этого дня (Францез, Барбаро, Леонардо) и рассказы их несколько расходятся только в начале, однако не существенно. По их словам, многие солдаты имели привычку покидать свои позиции в полдень и ходить обедать со своими семействами. 1-го мая большее число чем обыкновенно отправились домой для этой цели. Турки, увидав лишь незначительное число солдат на стенах у ворот св. Романа, спустились в ров и стали длинными крючьями тащить вниз фашины и корзины с землей, при помощи которых брешь была наскоро заделана; затем завязался бой. Джустиниани жаловался императору на подобные порядки в армии.
2-го мая. Не случилось ничего особенного. Обычный обмен выстрелов.
Однако император, в виду того, что случилось накануне, собрал греческих солдат и упрекал их в том, что они подвергали город опасности нападения врасплох, отправляясь по домам обедать. Многие греки отвечали, что они принуждены уйти совсем, так как ни нм, ни их семействам дома нечего есть. Это заявление бросает печальный свет на плохую организацию и на страдания претерпеваемые народом.
Император, пораженный этим заявлением, немедленно приказал, чтобы неспособные сражаться носили пищу и питье солдатам на стены и чтобы семьи, кормильцы коих были заняты защитой города, получали пропитание от правительства. Командир резерва Димитрий Кантакузен в то же время получил приказание производить осмотр позициям несколько раз в день, чтобы удостовериться, что все люди на местах.
Ему также дана была инструкция разыскивать местожительство людей, которые, хотя и способны были носить оружие, но нарочно прятались, чтобы избавиться от обязанности защищать императора, империю и свои собственные дома. Эти трусы созрели для турецкого рабства. Но по-видимому, не мало было людей в городе, которые порицали всякую попытку защиты и громко бранили императора. Друг императора, Францез, сам прибавляет эту темную черту к мрачной и без того картине угасающей империи.
3-го мая. Греки установили три пушки на башне, господствующей над бухтой, и открыли огонь по турецкой флотилии. Несколько дней продолжался в этом пункте обмен выстрелов, не причиняя особенного вреда.