— Теперь твоя очередь! — донеся до него насмешливый голос.
Нотар не сопротивлялся, когда его схватили, вывернули назад руки и поставили на колени. До самого последнего мгновения, пока сабля не рассекла ему шейные позвонки, он горячо молился. Он молил Всевышнего обратить свой лик к земле, явить свою силу и гнев против творимых врагом злодеяний. Он молил о справедливости и возмездии….. Пустые мечты ослабших духом людей…..
Мехмед отпил вина и обвел глазами пространство давно притихшей площади. Взгляды сотрапезников пугливо уходили в сторону, страшась встретиться с горящим взором молодого владыки. Мехмед усмехнулся и перевел взгляд к небу. Там, в просвете между облаками, сонно мигали бледно-голубые звезды. Нет, он не искал среди них свое светило-покровителя. Он был чужд подобных суеверий. Но временами он чувствовал на себе устремленный из глубин Мироздания пристальный, всепроникающий взгляд Божества. В них, в этих глазах, султан видел свою мощь и силу, и до тех пор, пока он будет ощущать на себе этот взгляд, ничто не заставит его свернуть с предназначенного пути.
Мехмед очнулся от грез. К его плечу склонялся и что-то быстро шептал Саган-паша.
«А он проворен, этот лис, «- Мехмед хотя и смотрел в глаза зятю, но почти не слышал его слов. — «Еще не успел остыть труп великого визиря, как он уже метит на его место».
— Повтори! — резко бросил он.
Паша на мгновение смешался.
— Я говорил, повелитель, что никто из пленников не желает менять веру. Особенно упорствуют главы семейств. Все они занимали важные посты при дворе византийского императора. Многих из них пленили с оружием в руках.
— На что же они надеются?
— Они не признают себя твоими рабами. Они требуют свободы для себя и своих близких.
— Свободы?! — лицо Мехмеда поплыло пятнами. — Требуют?
Жажда крови, жажда убийства вновь пробудилась в нем, как в хищном звере.
— Палача сюда! — хрипло выкрикнул он.
Казнь, начавшаяся с обезглавливания Нотара и его двух сыновей, родного и приёмного, продолжалась до самого рассвета. В тот день многие знатные византийские семьи оказались вырублены под корень, а то немногое, что осталось от них, без следа растворилось в сералях султана, пашей и беев.
Джустиниани Лонг скончался на борту своей галеры. Умирал кондотьер медленно и мучительно. Но не полученная рана была тому виной — его убила собственная совесть.
Плоть вокруг простреленного места воспалилась и набухла гноем, нога отекла и приобрела синюшный оттенок. Подобные страдания были бы непомерно велики для любого человека, но Лонг почти не замечал их. Что значила для него презренная телесная боль по сравнению с невыносимыми муками души? Стыд, горечь и злость за свое невольное предательство сводили его с ума, жгли грудь горячим ворохом угольев.
"Ты отступил! Бежал…! Ничтожество и трус!» — погребальным звоном гудели в его ушах голоса.
Стремясь заглушить их, он сжимал себе голову так, что казалось — еще немного — и стенки черепа не выдержат давления, лопнут, выплескивая измученный мозг наружу. Но голоса, голоса погибших, проходя сквозь подушки, прижатые к ушам, звучали всё настойчивее: «Мы верили тебе…. Ты предал нас, обрек на смерть и муки….. Так будь же проклят на все времена!»
Но ужаснее всего были видения. Перед кондотьером, перед его горячечным, воспаленным взором, в отблесках багровых языков огня, медленно проходили друзья по оружию, все те, от кого он столь малодушно отступился: василевс Константин, Феофил Палеолог, Кантакузин, Франциск Толедский, Каттанео, Минотто и многие, многие прочие…. Они шли нескончаемой чередой, их лица были торжественны и печальны, глаза смотрели с невыразимым упреком.
И тогда он кричал. Выл глухо и протяжно, как запертый в клетке зверь. В исступлении рвал повязки на бедре, раздирая пальцами края раны. Часто наклонялся и нетерпеливо дрожа, вбирал в себя воздух, полный тошнотворного запаха начинающегося тлена.
— Скоро, уже скоро, — в полубреду бормотал он.
Бортовой капеллан и двое насмерть перепуганных лекарей не отваживались входить в каюту. Верный слуга, трясясь от страха, поднес умирающему чашу успокоительного напитка, но тут же рухнул без чувств с пробитой головой. После этого смельчаков приблизиться к кондотьеру более не находилось.
Три долгих дня могучее тело не желало расставаться с жизнью. Три дня объятые суеверным ужасом моряки прислушивались к чудовищному богохульству и проклятиям, сотрясающим стены каюты.
Шторм на море не утихал. Пенистые валы крушили обшивку судна, подобно щепке швыряли корабль из стороны в сторону. Сломанные почти у самого основания мачты были смыты водой за борт, палубу густо устилали куски дерева, спутанные канаты и обрывки веревочных лестниц.
Отошел Джустиниани спокойно. После долгого лихорадочного забытья его лицо вдруг налилось кровью, мышцы тела стянулись в сильнейшей судороге и из лопнувшей кожи губ засочились густые красные струйки. Затем лицо быстро посерело и Лонг скончался молча, не произнеся ни слова покаяния.
Вечером того же дня утих бушевавший третьи сутки шторм. После короткого отпевания тело кондотьера, зашитое в саван, согласно морским обычаям было погребено в воде. Судовой капеллан в насквозь промокшей сутане, одной рукой держась за брусья перил, другой долго осенял крестом свинцово-серые волны и беззвучно шептал слова молитвы.
ЭПИЛОГ
В тот памятный и трагический день, 29 мая 1453 года, навсегда прекратила свое существование Византия.
Так, после долгой и изнурительной осады, после ряда жесточайших штурмов, огромное войско османских завоевателей, сломив отчаянное сопротивление горстки защитников, овладело величественным и богатым, крупнейшим городом той эпохи — Константинополем.
С падением древней столицы навечно была стерта с лица земли некогда могущественная империя, средоточие высокой цивилизации, объединившая в себе, переработавшая и улучшившая многое из прежних достижений человечества.
Она растаяла, как горящая в ночи свеча, испуская в мрак средневековья неугасимый свет своей культуры — от высочайшего духовного взлета, устремленности к Прекрасному и Божественному, до обращения к человеку, к его страданиям и радостям бытия.
Оказавшись на пути проникновения Азии в Европу, Византия не смогла в одиночку выстоять там, где терпели крах могучие военные союзы. Сломленная многовековым напором варварства, она погибла в неравной схватке с неисчислимыми полчищами врагов. Погибла, став жертвой предательства, проклятого во все времена; погибла, отвергнутая всеми, брошенная в решающий час на произвол судьбы. Пала, ибо не было более сил человеческих удерживать ветхие стены ее последнего убежища.
Византия приняла смерть с оружием в руках, с достоинством и без смирения, поразив воображение современников безнадежной, но полной мужества и героизма борьбой за свое существование. Конец ее скорбного пути был усеян трупами и щедро орошен человеческой кровью. Величественные храмы были превращены в мечети, неповторимые в своей красоте дворцы и здания — в груды развалин. Население было порабощено, а культура жестоко угнеталась веками.
Гибель Византии ознаменовала рост могущества Османской державы. Падали один за другим отдельные города, теряли независимость острова, княжества, целые государства. Лишь кое-где неприступные цитадели, уповая на Бога, продолжали отражать захватчиков. Но ни с Небес, ни от людей помощи не приходило. Неверие в свои силы, дремучий страх перед неизбежным сковали волю к сопротивлению, обрекая население захваченных земель на беспросветное рабство.
В те времена над миром, в ночной темноте, зловеще-призрачно сияя, появилась и надолго зависла на звездном небосводе огромная, вселяющая ужас своей величиной комета с длинным, изогнутым наподобие турецкого ятагана хвостом.