И у себя в избе Всеслав, совсем недавно видевший Ора и Ратая, все не мог успокоиться и потому решил не откладывая, сегодня же идти в Чижи. Маленький Слава все время следил за ним и, когда волхв начал осматривать стрелы и лук, попросился сопровождать волхва.
Они заперли избу на замок, быстро пришли к реке, перебрались через нее по броду и зашагали к Чижам. Там, на капище, Всеслав увидел нескольких незнакомых конников. Всадники долго разговаривали между собой, потом подъехали ближе к спрятавшимся в кустах мальчику и волхву, и Соловей увидел среди них уже трех попов — рядом с Куликом скакали двое новых византийцев, тоже черных и бородатых, но намного старше его летами. «Значит, крещение уже близко, раз к княжьим людям и попину пришла подмога», — подумал Всеслав.
Он долго следил за всадниками, которые, все еще громко переговариваясь, проехали к веси и там свернули в ворота одной из изб.
Земля в кумирне, куда осторожно пробрались волхв и мальчик, была истыкана копытами, костер давно потух, и последние дары разбросаны по сторонам. Посреди капища чернела неглубокая яма, в которой недавно стоял Род, и, оглядев ее, Всеслав понял, что унесли кумира отсюда старики Ор и Ратай и что схоронили они его неподалеку, ибо не по силам им было перенести на край света тяжелого бога.
Тайну надо было раскрыть: волхв еще не понимал, зачем ему это нужно, но какая-то сила повела его в лес.
Направились к священному дубу; по пути Всеслав рассказал мальчику о происшествии в веси, объяснил, что они идут разыскивать кумира и стариков. Сирота молчаливо выслушал, но, когда пришли на поляну, отошел в сторону и, склонившись к земле, закружил среди высокой травы.
Никаких следов Рода тут не было, и с каждым шагом Всеслав сознавал, что отыскать тайник, сделанный Ором и Ратаем, не сможет никто. Они прожили тут всю жизнь, ведали каждую тропку и могли укрыть и укрыться бесследно. Но вдруг мелькнула мысль — они ведь просили у него отраву. И если все другие живы, то нужна она была им самим.
Волхв кликнул Славу, и почти бегом они помчались к кладбищу.
Соловей догадался верно — в черном мраке кладбища лежали мертвые старики. Бессильный свет едва пробивался в погребальницу, освещая установленные здесь глиняные урны.
Сколько веков жила вятичская весь, сколько людей рождалось тут, чтобы рубить и выжигать лес, засевать пал и собирать урожай! Все дни трудились русичи на своих рольях и потом благодарили Солнце, Весну, Небо; нетерпеливо ждали поворота Зимы к Лету — и торжествовали.
В полюдье на погост[45] приходили слуги князя, и им отдавали многое из добытого тяжкой работой. Вои уплывали к своим гридням, а смерды, дождавшись прилета первого жаворонка, начинали новый год.
А когда кто-либо умирал, пепел его укладывали вот в такую урну-избушку, приносили и ставили рядом с урной отца, деда, прадеда — и кто сегодня помнил всех лежащих в кургане? Чтили не пепел, а душу-навью, не забывавшую весь.
Костер уносил на небо всех; лишь эти двое лежали сейчас перед волхвом, протянув друг к другу руки со скрюченными пальцами.
Всеслав подошел к убившим себя старикам, склонился над ними и только теперь увидел на тощих шеях темные бугры; всмотревшись, он понял, что это следы от укусов гадюк, и стал озираться. Но змеи если и не покинули еще кладбище, то спрятались между урнами.
Волхв рассердился: Ор и Ратай погибли мучительной смертью потому, что он не дал им отравы, и он опять оказался виновным.
— Иди сюда, — резко повернулся Всеслав к входу, — вынесем их, зверье тут сгрызет, сжечь надо!
Когда они перетаскивали наружу покойников, Соловей недоуменно поглядывал на мальчика: тот делал все уверенно и спокойно, как человек, все повидавший на своем коротком веку.
На свету лица стариков потемнели, но были по-прежнему спокойны, будто смерть для них оказалась такой же привычной, как и сон.
Всадники возникли неожиданно и бесшумно; обернувшись на надоедливого слепня, волхв увидел среди деревьев людей. Первым слез с коня Кулик. Он подошел ближе, строго оглядел мертвецов, потом повернулся к Всеславу.
— Они умерли?
— Да, дали гадюкам укусить кровяные жилы на горле.
— Почему они так сделали?
— Не знаю.
— А думаешь что?
— Думаю, они спрятали Рода и потом убили себя.
Кулик быстро перевел разговор другим византийца, видимо, не все понимали по-русски. Византийцы тихо зашептались; волхв сперва внимательно глядел на незнакомых иноземцев, но вдруг увидел позади них Опенка. Тот с жесткой ухмылкой смотрел на Соловья.
— Ты смерд? — снова начал допрос попин.
Всеслав обнял за плечи сироту, прижал к себе, потом повернул голову от Переемщика к Кулику.
— Нет, не смерд — изгой! Родился в Липовой Гриве, но ее сожгли враги; я скитался.
— Да волхв он! — выкрикнул Опенок.
— Я знаю травы, лечу людей, но я не волхв… Волхованием никогда не занимался. Но Род — мой бог!
— Ваши боги суть бесы! — спокойно возразил попин. — Истинный бог один
— Иисус Христос.
Всеслав промолчал, а Кулик, внимательно оглядевшись вокруг, снова уставился на Соловья.
— Куда же они девали Рода?
— Я искал, но не нашел. Зарыли где-нибудь.
— Там нет? — указал византиец на курган.
— Нет, только урны.
— Зачем же они зарыли идола?
— Боялись, что вы изрубите его!
Попин снова пересказал разговор.
— Ты еще будешь искать своего… их Рода? — показал на трупы Кулик.
— Нет, — твердо ответил Всеслав. — Бога теперь никто не найдет. Потом, когда-нибудь…
— Но если наткнешься на него ты, должен нам сказать, запомни!
Греки, отроки и Опенок уехали, а волхв и мальчик стали собирать дрова для костра. Пока они втащили наверх стариков, пока огонь разгорелся, наступил вечер. Справа от костра из-за леса выплыла холодная луна, но свет ее поблек от погребального пламени.
Огонь гудел и трещал, внутри костра виднелись черные ребра сучьев и веток. Когда загорелись Ор и Ратай, пламя рванулось к небу и стало превращаться в темный дым.
Глубокой ночью волхв и мальчик возвращались в избу. Всеслав, собиравший пепел стариков, обжег руку и все дул на нее, успокаивая боль.
Чайки на острове спали и сердито завозились, закурлыкали, когда люди проходили возле их гнезд.
Потом мальчик почти неслышно плыл по реке, а Всеслав шагал по дну и прямо перед глазами видел отражающиеся в Клязьме звезды, луку и думал, что сейчас там летят священные души гудошника Ора и пахаря Ратая, сберегших для будущих русичей великого русского бога.
Еще одно неожиданное событие произошло через три дня. Утром, как обычно, Всеслав пошел проверять в лесу перевесы. Осмотрев несколько пустых ловушек, волхв двинулся к дальнему перевесу, куда дичь попадала чаще всего.
Было душно; серые изодранные тучи низко висели над деревьями, и в ожидании дождя птицы и звери притаились. Соловей ходил по лесу безопасно — здесь споров из-за ловищ не было, да и никто ни в Липовой Гриве, ни в Чижах не знал, где кончается этот бор, и потому каждый охотник сам находил себе простор.
Тишина успокоила Всеслава, и поэтому он вздрогнул, внезапно увидев впереди какое-то шевеление. Соловей вложил в тетиву стрелу и дальше пошел медленнее, у опаской вглядываясь в сумрак леса. Скоро он увидел среди деревьев лежащего старого лося. Видимо, его совсем недавно задрали волки — кожа с распоротого брюха была перетянута на спину так, что жуткой белизной сверкали ребра. На запрокинутой голове мертво светился большой остекленевший глаз.
Волхв остановился перед трупом животного, соображая, что тут только что произошло, и неожиданно заметил, как упругая мышца коротко встрепенулась, судорога выдавила из сердца последнюю кровь, и красный ручеек потек на зеленую траву, исцарапанную копытами и когтями.