Новые военачальники, отцовых он разогнал, стояли перед своим царем, чуть пригнувшись, следили за каждым его движением. Обожание и преданность видел он в их глазах и позах.
«Волки! – гордо подумал Когул. – Настоящие воины. При отце совсем обабились и забыли про седла. Я согнал с них жир дальним переходом, я взмылил бока сарматским коням. Теперь с такими все можно».
Доложили – прибыл советник. Царь поморщился. Он давно отстранил хромого от дел, но упрямый старик не успокоился: сам стал во главе сыска. Теперь его шпионы были всюду, и вести их приносили пользу. Волей–неволей приходилось считаться со стариком.
Хромой вошел в шатер стремительно, зло оглядел приближенных царя, буркнул:
– Гонец от Дария…
– Все говори, – разрешил Когул. – При них.
Сармат тяжко вздохнул.
– Еще два дня назад прибыл, – признался он. – Тебе не сказал о нем, почему – сам знаешь.
– Знаю. Боишься войны со скифами. – Царь улыбнулся, посмотрел на военачальников. Те тоже разулыбались, нагло глядя на старика.
– Не боялся, а не хотел, – строго одернул хромой.
– Немножко, как и ты думал, передерутся с персидами, а мы и нагрянем на уставшего победителя… Дарий требует немедля ударить в тыл Агаю. Я гонца придержал, думал – за эти дни мечи их решат, кто сильнее. Но пятится Агай. Похоже, не ищет битвы. Что на уме у скифа? Хитер он и опытен. Как ты решишь, царь?
Когул задумчиво теребил бородку. Все ждали его слов.
– Требует! – Царь хмыкнул. – Вот хотел я растрепать сегодня пехоту Куна, но теперь… Раз Дарий не может разбить Агая, я первым не хочу испробовать остроту скифских мечей. Вернусь за Танаис. Тяжело быть союзником и тем и другим. Агаю скажу – шел, шел и заблудился в степях. Потерял к нему дорогу. Дарию тоже. Кто скажет – сарматы надвое думают?
Он рассмеялся, его поддержали военачальники. Улыбнулся и хромой.
– Не веселитесь. Агай дорогу к нам знает, не станет плутать в степи. – Хромой сузил глаз. – Верил он в наш союз или нет, одним богам известно. Но сейчас известно мне – не верит. Как бы не упала на земли наши тень его страшного войска. Уходит от Дария. А не на твою ли беду?.. Мадий у Агая.
Когул вскинулся, закричал:
– Ты доносил – догнали его твои кинжальщики, убили в степи на ночевке! Обманули меня?!
– Их я удавил, – ответил хромой. – Нам что делать?
– У них спроси, – Когул показал на военачальников.
Сармат даже не повернул к ним головы.
– Сам отвечу – что, – пролаял он. – Не хотел я, да приходится. Ударь в тыл Агаю. Все равно он не простит нам измены. Оторвется от Дария и засорит костями сарматов весь обратный путь до Танаиса. Потом разобьет Дария. Начинай немедля с Куна, переходи Борисфен, жми скифа к перейду, крутись вокруг, своих воинов сохраняй, и задуманное сбудется. Когда дерутся большие собаки, щенок всегда рядом исподтишка хватает за ноги ту и другую. Победившая всегда думает – мне помогал. Так и Дарий скажет. А ты ему в горло.
– И почему я не убил Мадия? – зло проговорил Когул.
Он вскочил, быстро вышел из шатра. Военачальники метнулись следом, стали за его спиной, нервно дыша. Когул сам взял в руки колотушку, подошел к огромному бубну. Река сияла, и высветленные ею острова смотрелись не как должно – белыми, а были черны. Это не ускользнуло от внимательного сармата. Он покосился на царя, на военачальников. «Молодые бараны, – подумал он. – Сказать ли им, что это значит?» Но в это время гулко ахнул бубен. Когул колотил по нему изо всех сил даже тогда, когда у костров застучали мечи, заорали, закрутились в снопах искр тысячи людей. Всполошенные шумом, поднялись с реки стаи ночующих птиц, в сарматском табуне завизжали кони. Бубна не стало слышно, но царь все колотил по нему, подпрыгивая и воя.
Пора было идти к Когулу, но Кун все оттягивал. Что–то заставило старейшину покинуть шатер. Когда у костров началась рубка, он стоял на берегу и видел, как его пехотинцы, грудимые несметным полчищем Когула, попятились к Борисфену, как рухнул его шатер. Кун даже не удивился измене сарматов, только подумал: «Не видать мне владыки». Мимо пробежал скиф, плюхнулся в воду. За ним бросилось в реку еще несколько.
– Кто жив – на острова! – закричал старейшина, отступая в воду. Он плыл, мощно загребая руками, и даже панцирь не мешал движению. Будто какой–то страшный зверь, дремавший в старейшине, вдруг пробудился, заворочался в нем, отыскивая выход нечеловеческой силе. Не запыхавшись, ступил он на первый остров, оглянулся. Всего несколько человек плыли следом, а за ними в реку съезжали черные тени всадников. Скифы на острове лежали на песке, сжимая в руках луки. Кун тоже прилег, вытянул из горита свой, наложил стрелу. Кони сарматов пошли вплавь. За ними в реку ввалились все новые и новые волны всадников. Булькотня, крики, ржанье. Когда передние достигли середины протоки, Кун поднялся на колено, прицелился в ближнего и спустил тетиву. Сармат дернулся, свесился набок, и его понесло вниз. Конь продолжал плыть к острову.