Не с работой следователя…
После свежести осеннего дня воздух в цирке показался ему спертым, густым от звериных запахов. В детстве Артур дождаться не мог следующего представления (которые случались раз в год, не чаще), чтобы, замирая от восторга и страха, следить за дрессированными тиграми, медведями, львами. А сейчас ему нисколько не хотелось видеть, как ломает человек даже тех, кто объективно сильнее его. И почему-то боязно было спросить: восхищают ли Сашку парни с хлыстами в руках? Да и необходимости не было – сегодня ему предстоит все увидеть своими глазами.
«Я пришел посмотреть на артистов или проследить за ней?» – он удержал усмешку, потому что в этот момент Саша спросила:
– Когда ты в последний раз был в цирке?
Они уже уселись на свои места в пятом ряду – как раз напротив выхода артистов на манеж. Ивашин не поскупился на билеты, молодец. Жаль, что разболелся… Логов с гораздо большим удовольствием остался бы дома со своими собаками, которых никто не заставляет ходить на задних лапках. Хотя вывести Сашку в свет тоже было неплохо.
– В детстве, – отозвался Артур. – Потом кого мне было водить?
– Маму…
– Оксана любила цирк? – удивился он.
Сашка сделала виноватую гримасу:
– Без понятия! Мама водила нас с Машкой, когда мы были еще маленькими. Потом запускала одних, чтобы на билете сэкономить…
– Значит, сегодняшний день тебе запомнится.
Позднее, когда эти слова всплывали в памяти, Артур хмурился: «Накаркал!» Хотя в тот момент думал только о хорошем, воображая, будто привел в цирк дочь, уже повзрослевшую и достаточно умную для того, чтобы не отвергать с ходу все, предложенное отцом. Подперла подбородок кулачком, замерла в ожидании… Чего? Праздника? Чуда? Отвлекать ее не хотелось, и он принялся разглядывать публику: разноцветные волны радостно колыхались, обступая красный круг. Воздух гудел десятками голосов, обрывки разговоров доносились с разных сторон:
– Ты уже не успеешь до начала…
– А медведи будут?
– Ненавижу клоунов! Пусть их не выпускают!
– Тебе видно отсюда?
И вдруг задорно ударили литавры, ожил оркестр. Сашка встрепенулась в предчувствии:
– Начинается!
В голубых глазах ее отразилась вся радость мира, и Артур похвалил себя за то, что согласился сводить девочку в цирк. Ну и что – двадцатый год? Вон какая маленькая… Хлопает в ладоши вертлявым жонглерам; улыбается и кивает дурашливым клоунам, точно подбадривает их; расширив глаза, следит за нечеловечески гибкой женщиной-змеей с блестящим телом… На него почти не обращает внимания: цирк утянул Сашку с головой, будто открылся портал в детство и она не хотела терять ни минуты.
Логов и сам постарался настроиться, поймать волну восторга, пронесшуюся под куполом, разбудить своего внутреннего ребенка, который почти сорок лет назад выскочил на манеж, чтобы обняться с клоуном. Хорошо хоть не со львом… Об этом ему рассказывала мама, сам даже не запомнил, а у нее сердце в пятки ушло, когда ее малыш рванул с первого ряда и лихо перескочил круговой барьер. Больше она не тратилась на ближние ряды: мало ли что придет в голову ее отчаянному сыну?
Цветной осколок детства мелькнул перед глазами, вызвав улыбку, но Артур не успел даже рассмотреть его как следует, лишь на мгновенье отвлекшись от выступления воздушных гимнастов, творивших чудеса под куполом.
Следующий миг полоснул по сверкающему полотну реальности, как по живому, по рядам зрителей пронесся вой. И сразу погасли краски. Подавившись звуками, умолк оркестр.
Сашкины пальцы впились в его руку:
– Артур!
Молодой гимнаст, камнем упавший на манеж из-под самого купола, не шевелился. В своем зеленом блестящем костюме он был похож на сломанную ветвь дерева, брошенную на землю.
Потемневшие Сашкины глаза стали огромными, наплыли на Логова:
– Он разбился?!
Вокруг уже вскакивали люди, с лиц которых разом опали улыбки. Теперь они все были искажены ужасом, слившимся в единый вихрь вокруг манежа, и гул испуганных голосов закрутился смерчем. Уши заложило от давления, но лишь на мгновение – Артур давно научился подчинять нарастающий стресс.
На арену уже выбежал врач, очевидно, дежуривший за кулисами, проверил пульс и помотал головой, обернувшись к пожилому шпрехшталмейстеру. Тот судорожно втянул воздух и уронил микрофон. Уже спустившиеся вниз гимнасты обмерли, глядя на тело товарища, застывшее с неестественно вывернутой шеей.
– Пред… Представление… – раздался срывающийся голос шпрехшталмейстера. – Уважаемая публика, мы вынуждены прервать… наше представление. Просим вас…