Только Таня никогда и не заблуждалась на свой счет. Заблуждался Игорь.
– Что же? Позвольте? Не задержу…
Таня делает слабый жест: то ли приглашает пройти, то ли отмахивается. Потом плетется вслед за гостьей, вспоминая, как когда-то к младшему брату пришел домой участковый милиционер. И мальчишка так же уныло тащился за ним в комнату, которую в семье звали «залом», и метались, пытаясь уцепиться за понимающий взгляд, его глаза. Тане чудится, будто к ней явилась не просто жена Игоря, ни разу не названная им по имени, а сама кара Господня, дабы лишить последней грешной земной радости.
– Садитесь, – указывает женщина и нервно распечатывает пачку сигарет.
– Нет, нельзя, – поспешно останавливает ее Таня, и полные красивые руки замирают в вопросе. – Там ребенок… Дочка.
– Ах, дочка? – восклицает дама и швыряет сигареты на стол. – О своей дочке вы заботитесь? Подумать только! А то, что у меня… у нас с Игорем двое таких же малышей, вас не волнует? Ну как же! Это чужие дети. Их слезы – вода!
– Послушайте, – с трудом выдавливает Таня, но женщина перебивает и с презрением цедит:
– Молчи уж. Ты сделала свое дело. Разрушила семью, осиротила детей. Как им смотреть в глаза товарищам, как мне проходить по этому ужасному двору, где все знают обо всем?!
– Вас это тревожит?
Таня внезапно успокаивается: смешно же, о каких мелочах думает эта женщина! Гнет дворового любопытства, что может быть ничтожнее? Да видела ли эта нарядная, душистая мать семейства зловещий оскал настоящей беды, которую никаким пирогом не задобрить?
– А вы из тех девиц, кто плюет на людское мнение? – язвительно замечает жена Игоря. – Такие хорошо не кончают, попомните мое слово! Попорхаете, сорвете цветы удовольствий…
– Удовольствий? – внезапный спазм перехватывает горло. – Это я порхаю? Да я…
Она вдруг срывается с места, оглохшая от несправедливой обиды, и бросается в комнату дочери. Дочка спит, вольготно разметав руки, но Тане даже не приходит в голову пожалеть ее сон. Только бы она не ушла, эта красивая ведьма, только бы успела увидеть.
Девочка испуганно плачет спросонок, не понимая, куда и для чего ее тащат, сажают на пол и кричат:
– Ну покажи тете, как ты ходишь, покажи!
– Что вы делаете? – Ножки стула визгливо скребанули пол. – Господи, что это?
– Это детский церебральный паралич, – четко, почти по слогам выговаривает Таня и поднимает подползшую дочь. – Ей уже три года… А потом будет тридцать три, и я все так же буду носить ее на руках. Порхать. Срывать цветы удовольствий.
– Как же это? Отчего? – растерянно бормочет гостья и чудится, что она готова расплакаться.
Пожав плечами, Таня отвечает почти равнодушно:
– Родовая травма. С каждой могло случиться. Многие оставляют таких детей в роддоме.
– А отец? – женщина краснеет от неловкости за прямолинейный вопрос, но Таня понимает, что ей очень важно узнать. – Это же не Игоря… Нет?
– Нет. Он бросил нас, – легко признается Таня и относит девочку в постель.
Пока никто не видит, она быстро, виновато целует горячее мокрое личико и шепчет в ушко:
– Спи, солнышко… Я люблю тебя. Больше всех на свете люблю! Прости меня, пожалуйста.
Вернувшись, она застает жену Игоря в прежней позе за столом. Но пальцы ее, теребящие пачку, уже не кажутся самодовольно-заносчивыми.
– И что же нам делать, Таня? – спрашивает она негромко и глядит устало. – Ведь невозможно так жить дальше? Это унизительно… Больно…
– Больно, – отзывается Таня и садится напротив.
Наползающая ночь не сулит им сегодня покоя и ухода от суеты. Ни в этот свой приход, ни в один из многих последующих».
В то, что произошло этим утром, мне и самой потом трудно было поверить. Все вдруг перевернулось с ног на голову, все наши версии рассыпались прахом… Картина преступления, которую мы только-только составили, развалилась мелкими пазлами.
Ладно хоть не пришлось составлять новую, потому что убийца сам заявил о своей вине. И это оказался не Денис…
Артуру опять пришлось будить меня: осенью я готова впасть в спячку, как медведица. Недавно он просветил меня, что ученые называют это гибернацией. Хотя, будь моя воля, я выбрала бы анабиоз, при котором настолько снижается жизнедеятельность, что ее можно обнаружить только специальной аппаратурой.
Одному японцу (уже не помню, как его зовут) это удалось блестяще: он потерялся в горах и провел там чуть ли не месяц без воды и еды. Спасло его то, что он как раз и впал в анабиоз. Его организм погрузился в спячку настолько глубокую, что даже пульс пропал, а температура тела опустилась до двадцати с небольшим градусов. Этого удивительного человека спасли, а когда привели в чувство, то выяснилось, что его мозг нисколько не пострадал. По крайней мере, в овощ он не превратился!