Морис Бэйтс заметил, как Ламия вздрогнула, а улыбка исчезла с ее тонких губ. Ему показалось, что она прочитала его мысли. И он дал себе слово впредь быть осторожным в присутствии этой женщины, и следить не только за своими словами, но и за тем, что он думает.
– Так мы едем? – нетерпеливо поинтересовалась Ламия. – Надеюсь, вы не хотите вернуть меня обратно в тюрьму? Предупреждаю, это разобьет мне сердце и лишит последних иллюзий, которые я питаю в отношении благородства мужчин.
– Ламия, – с укоризной покачал головой Антонио Рамирас. – Как ты можешь так зло шутить! Чем я заслужил это от тебя?
Но Морис Бэйтс смущенно промолчал. Именно эта мысль промелькнула в его голове за мгновение до того. Он уже начал жалеть, что согласился на предложение Мартина Крюгера. Протеже старого гнома, эта паршивая овца из древнего рода ламиаков, была слишком безобразна, избалована и непредсказуема, чтобы оказаться полезной в предстоящем деле. А вот проблем, судя по всему, она могла доставить немало.
Но было уже поздно что-либо менять. И, обреченно вздохнув, Морис Бэйтс сел в автомобиль, из приоткрытого окна которого ему насмешливо улыбалась Ламия. Только Антонио Рамирас выглядел довольным и даже счастливым, как ребенок, получивший игрушку, о которой он давно мечтал. Всю обратную дорогу до Мадрида он не закрывал рта, не замечая, что его спутники не слушают, о чем-то размышляя. И мысли эти были, судя по их лицам, очень неприятными.
Глава 7
Когда автомобиль остановился перед отелем Silken Puerta America, Ламия едва дождалась, пока Антонио Рамирасу предупредительно откроет перед ней дверцу. Ее угнетало присутствие Мориса Бэйтса и необходимость сдерживаться при нем, и она спешила избавиться от него.
Однако в отеле Ламию ждало еще одно испытание. В зале было многолюдно. Она шла к стойке регистрации, почти физически ощущая удивленные и даже возмущенные взгляды, направленные на нее со всех сторон. Ламия понимала, что иначе и быть не может, пока она не снимет с себя, словно старую змеиную кожу, потрепанное платье и не избавится от омерзительного запаха тюрьмы, казалось, въевшегося в ее плоть. И, тем не менее, это злило ее. Она едва сдерживалась, чтобы не выцарапать кому-нибудь глаза. Но если бы Ламия начала скандалить, как раньше, когда она была уверена в своей безнаказанности, то ее попросту выставили бы из отеля. Или, того хуже, вызвали бы полицию, и она снова очутилась бы в тюрьме, проведя на свободе меньше часа. Приходилось мириться с положением изгоя, в котором она оказалась по своей вине.
– На мое имя заказан номер, – стараясь скрыть клокотавшую в ней ярость, обратилась она к стоявшему за стойкой мужчине в костюме, напоминающем смокинг. И с вызовом сказала: – Я Ламия Ламиани!
– О, да, мадам Ламиани, – радостно улыбнулся портье, заглянув в стоящий перед ним монитор компьютера. – Мы счастливы вас видеть! Вы давно не были у нас. Вы без багажа?
– Багаж подвезут позднее, – ответила Ламия, не став ничего объяснять.
– О, разумеется, – понимающе кивнул портье. – Кстати, для вас оставили билет на корриду, мадам Ламиани. Я взял на себя смелость положить его в конверт.
И он протянул ей ключ от номера вместе с конвертом, внутри которого находился входной билет на арену Лас-Вентас.
Поблагодарив портье надменным кивком головы, Ламия направилась к лифту. Никто из постояльцев отеля не вошел вслед за ней в кабину, и она поднялась на нужный ей этаж в полном одиночестве, с отвращением рассматривая свое отражение в зеркалах.
Лифт остановился, и она вышла в мир, созданный буйной фантазией французского архитектора Жана Нувеля. К своему номеру Ламия шла строгим темным коридором, в котором самым удивительным образом сочетались материалы из стали, стекла и металла, превратив окружающее пространство в произведение искусства. Когда-то Ламия была буквально очарована одним из творений этого архитектора – башней Torre Agbar в Барселоне. Благодаря искусному освещению, в темноте здание превращалось в искрящийся столп. А окружающее башню радужное сияние создавало иллюзию низвергающегося водопада. Но сейчас Ламии было не до архитектурных красот в стиле хай-тек, и она даже не заметила их. Щедрость Антонио Рамираса, которому из-за ее прихоти пришлось переплатить, чтобы арендовать номер именно на этом этаже, пропала даром.
Номер, обставленный дорогой мебелью в серебристо-дымчатых тонах, выглядел роскошно. Но даже это оставило Ламию равнодушной. Она чувствовала себя смертельно уставшей. Ей казалось, что она могла бы проспать целые сутки, а то и несколько дней, если бы ей дали такую возможность. Однако, переборов искушение, Ламия прошла мимо огромной шикарной кровати и подошла к громадному, во всю стену, окну, заливавшему комнату ярким солнечным светом. И надолго замерла, безучастно глядя на расстилающийся перед ней Мадрид. Она размышляла, как полководец, озирающий с вершины холма будущее поле битвы.