Тихо в палатках, раскинутых на льду, на далеком севере. Спят измученные, полуголодные, замерзающие люди. Нидерманн, один, с ружьем и в сопровождении верной собаки Тоби обходит лагерь, оберегая сон своих товарищей. Два месяца они идут по льду на юг, борясь с невероятными препятствиями. Достигнут ли они края ледяных полей до наступления зимы, хватит ли у них провианта, хватит ли выносливости и сил. В то время как они идут на юг, ветер гонит лед на север, и порой каждому из них борьба со стихией кажется бесплодной. Нидерманн вспоминает одного за другим своих товарищей: как изменились и исхудали все, как тревожны и печальны их лица, хотя каждый и старается скрыть перед остальными свою тревогу. Надежда гаснет с каждым днем. Борьба со льдом кажется все более и более тяжелой. Ведь путь на санях через лед беспрестанно прерывается открывающимися во льду трещинами. Тогда приходится спускать на лед лодки или строить мосты изо льда. Даже путь по цельным льдинам невероятно труден: то попадаются огромные ледяные холмы, то талый снег затрудняет путь, то заладивший за последнее время дождь образует огромные лужи, где вода доходит до колен. Труд ужасный, в тысячу раз ужаснее, когда подумаешь, что совершают его люди, ни днем ни ночью не знающие настоящего тепла, не знающие настоящей сытости, сидящие на голодном пайке.
Сегодня Делонг сообщил Нидерманну свои последние наблюдения о том, что течение относит лед на север и что благодаря этому их тяжелый путь лишь в самой малой степени подвинул их на юг. Делонг сообщил это только Нидерманну, как самому отважному, хладнокровному матросу из команды. И Нидерманн принял это, как должно, совершенно спокойно.
— Значит, нужно изменить направление, капитан.
— Да, Нидерманн, на юго-запад. Я вас прошу никому не сообщать о моих наблюдениях. Зачем отнимать последнюю надежду у этих несчастных людей?!
— Можете быть спокойны, капитан.
Теперь Нидерманн один со своими мыслями, только милый мохнатый Тоби, любимец команды, трется у его ног, жалобно скуля. Он гладит его по костлявой острой спине.
— Совсем плохо наше дело, — говорит Нидерманн, — совсем плохо, понимаешь ли ты это, милый песик.
И Тоби глядит на матроса добрыми, умными глазами, точно хочет сказать: «Да и мне не слаще, уж в этом можете быть уверены».
Из палатки тихий стон доносится до Нидерманна. Он приподнимает край ее и осторожно заглядывает внутрь.
Все спят. Только Ax-Сам сидит в своем меховом мешке, высвободив руки и тихо и горестно покачивается из стороны в сторону. Его печальная фигура, его большие грустные глаза выражают то же, что глаза Тоби. Это — глубокая усталость, подорванная испытаниями надежда, сознание возможной и, может быть, близкой смерти. Нидерманн прекрасно знает, что эти чувства можно подглядеть у товарищей только ночью, когда тоскующий уверен, что его никто не видит.
На утро Ax-Сам будет опять так же весел, так же будут сверкать белые зубы на его черномазом лице.
— Ну, как ты себя чувствуешь, Ах-Сам? — спросят его.
— Ничего, я здоров и мне хорошо.
Нельзя же, в самом деле, расстраивать товарищей своими мелкими личными делишками. И так думают все. начиная с повара и кончая капитаном.
Однажды утром, после ночевки под проливным дождем, капитан вышел из палатки и позвал к себе Эриксена.
— Ну, Эриксен, как вы себя чувствуете сегодня, мой дорогой?
— Прекрасно, как и всегда, капитан.
Капитан с удовольствием взглянул на веселое лицо матроса. В самом деле, Эриксен выглядит лучше всех. Он не так худ и бледен, как остальные, он еще не утратил своей беспечности, своей веры в счастливый исход.
Капитан ласково положил ему руку на плечо.
— А я-то думал про вас, что вы окажетесь наименее выносливым; многие уже стали прихварывать, а вы как-будто веселее и бодрее с каждым днем.
— Это потому, капитан, что вы ни разу не поручали мне тяжелой работы.
Это было справедливо: не только у капитана, но и у всей остальной команды было какое-то особенное отношение к Эриксену. Он был всеобщим баловнем. Пока был слышен его голос, пока раздавались его песни, неумолкающие шутки и смех, у всех было веселее на душе.
— Право, капитан, я скоро начну обижаться на вас за ваше недоверие.
Делонг улыбнулся.
— Не успеете, мой друг; как раз сегодня я назначаю вас разведчиком. У лейтенанта Даннехауэра так болят глаза, что ему приходится лежать целый день в меховом мешке, накрывшись с головой; Дресслер от соленой воды страдает такими желудочными болями, что едва двигается. Герц вчера ходил на разведку. Очередь — ваша и Нороса.