Он посмотрел на Купера, который предсказуемо потерял дар речи. Иоланта задалась вопросом, а не слишком ли Тит лезет из кожи вон перед Купером – всегда такой высокомерный и царственный в его присутствии...
От этой мысли стало больно, будто кто-то пронзил сердце иглой.
Титу не понадобилось говорить ни слова: Купер собрал свои учебники и тетради, с придыханием попрощался с принцем и закрыл за собой дверь.
– Тебе чем-то помочь? – намеренно бесстрастно спросила Иоланта.
– Мне нужно с тобой поговорить. – Тит очертил звуконепроницаемый круг. – Миссис Хэнкок спрашивала о состоянии Уинтервейла, и я вспомнил, что в моей лаборатории есть диагностический инструмент.
Он достал из кармана нечто похожее на ртутный термометр, которыми пользовались немаги.
Измеритель здоровья.
– Я думала, ими больше никто не пользуется.
– Потому что с их помощью диагноз ставится не мгновенно. Но на его точность никто не жаловался. Я только что обследовал Уинтервейла.
Иоланта подняла протянутый Титом измеритель и посмотрела показания на свет. Вместо крохотных делений, отмечавших градусы, прибор усеивали малюсенькие точки, рядом с которыми убористым шрифтом были написаны слова. Когда Иола передвинула трехгранную стеклянную палочку, увеличительное стекло в ней помогло сделать буквы и точки крупнее.
«Работа сердца. Работа печени. Плотность костей. Сила мышц». И так далее, и тому подобное – десятки и десятки жизненно важных характеристик и показателей.
Иоланта изучила, наверное, пятьдесят показателей, находившихся в пределах нормы, когда наконец дошла до красной точки. «Общая моторика». Неудивительно, поскольку в настоящее время Уинтервейлу было не под силу даже самостоятельно встать с кровати.
И почти в конце длинного списка еще одна красная точка напротив слов «Психическая устойчивость».
Иоланта прищурилась. Нет, она все прочитала правильно.
– Ты уверен, что прибор точен?
– Я его в первую очередь на себе проверил. Работает как часы.
– Но ведь с мозгами Уинтервейла все нормально. – Пусть ум парня и не блестящ, но точно здрав.
– Я тоже всегда так думал.
– Может, его потрясло то, что он смог сделать?
У Иоланты никак не получалось забыть о мощных потоках воды, что вращались вокруг погружающейся все глубже точки – «Морского волка», такого крохотного по сравнению со стихией, такого беспомощного.
Тит отвел глаза:
– Его мать не совсем здорова. Не то чтобы безумна – по крайней мере, не постоянно. Но ты с ней встречалась и знаешь, что полагаться на нее нельзя.
Да, Иоланте приходилось сталкиваться с матерью Ли, которая однажды чуть ее не убила. Но в другой раз леди Уинтервейл ее спасла – а заодно и принца.
– Если она порой неуравновешенна, то из-за изгнания и смерти мужа, а не наследственной душевной болезни, способной передаться Уинтервейлу.
Тит молчал. Внезапно Иола задумалась, а не надеялся ли он, что показания измерителя здоровья помогут разорвать сотрудничество с кузеном.
Если уж совсем прижмет, она смирится с этой причиной – Иоланта полагала, что сама лучше защитит принца, чем Уинтервейл, – но не будет этому рада. Ей хотелось, чтобы Тит выбрал ее, решив оспорить пророчество покойной матери, а не из-за того, что старомодный диагностический инструмент не сумел оценить умственное состояние человека, спящего под действием панацеи.
– Ты уже знаешь, что я считаю Уинтервейла последним, кому стоит сопровождать тебя в Атлантиду. Но он не подходит для этой задачи по темпераменту, а не потому, что у него не все дома.
Тит подошел к окну и выглянул наружу в щель между занавесками, совсем как ранее сделала Иоланта, когда он пришел забрать ее в лабораторию. Постояв так пару минут, он оглянулся.
– Помнишь те чары памяти, которые, как выяснилось сегодня днем, на тебя наложены?
– Как я могу забыть? – Невероятное зрелище: увидеть, что в твоей памяти дырок больше, чем в решете!
– Можно мне еще раз взглянуть?
– Давай, – пожала плечами Иоланта.
Тит произнес заклинание, и между ними почти по всей ширине комнаты выросло полотно памяти. Из-за ярких цветов и узоров на нем Иоле казалось, будто она смотрит на принца через витражное стекло.
– Хочешь проверить что-то конкретное?
– Видишь второстепенные нити, которые соединяют формы, представляющие собой подавленные воспоминания основного полотна?
Нити были тонкими как паутинка.
– Да?
– На протяжении почти всей твоей жизни они зеленые. Но взгляни сюда. – Тит указал на последний пучок вспомогательных линий, выросший в тот момент, когда воспоминания вырвались из небытия. – Эти последние линии черные, а значит, по воле хранительницы памяти твои воспоминания больше не появятся.
Осознание этого словно камнем ударило Иоланту по голове.
– И я закончу как учитель Хейвуд?
Учитель стал тенью самого себя: после того как похороненным в глубине воспоминаниям запретили всплывать, подсознание требовало все больше и больше заниматься саморазрушением, чтобы привлечь внимание хранительницы.
Тит растворил полотно.
– Ты когда-нибудь чувствовала, что твой разум неуправляемо обеспокоен?
– Нет. Пока нет.
– Значит, у тебя еще есть время. И мы найдем способ.
Иоланта с горечью рассмеялась:
– Мы?
– Конечно. – Он посмотрел ей в глаза. – Я по-прежнему люблю тебя. Ты единственная, кого я буду любить до самой смерти.
Хотелось это оспорить, сказать, что без поступков его обеты остаются пустыми словами, но Иоланта промолчала.
Тит поцеловал ее в лоб, одарил на прощание долгим взглядом и ушел.