Его стихийные силы резко возросли, но мочевой пузырь будто уменьшился в размерах – по крайней мере, в присутствии Тита.
– Давай.
Уинтервейл вскочил, но не взял его за руку, а бросился к окну и едва не нырнул головой вниз. Тит едва успел уберечь его от удара об угол полки.
– Осторожно!
Уинтервейл застыл, прижавшись лбом к оконному стеклу.
– На мгновение… на мгновение мне показалось, что я заметил маму.
Но Тит, выглянув наружу, обнаружил лишь лоточника, которого прежде тут не видел. В остальном у дома миссис Долиш не происходило ничего примечательного.
* * *
Когда Иоланта пришла в лабораторию после отбоя, принц уже был там. Вернее, в Горниле: его рука покоилась на книге, а голова – на столе.
Даже в ненастоящем сне он выглядел напряженным и взволнованным. Сердце екнуло. Захотелось ему помочь.
«Так почему не поможешь? – спросила внутренний голос. – Даже если ты не великая героиня, какой себя считала, ты все еще на многое способна».
«Но он не желает моей помощи».
«Тит только сказал, что ты не Избранная. Когда это он говорил, будто ему больше не нужна твоя помощь?»
Рядом с Горнилом стояла коробка с французской выпечкой, под которой обнаружилась записка:
«Далберт поведал мне, что в кондитерской миссис Хиндерстоун также продается французская выпечка, и постоянные посетители от нее в восторге. Эта коробка из Парижа. Надеюсь, тебе понравится».
Два пирожных со взбитыми сливками, небольшой фруктовый пирог и «наполеон», состоящий из слоев гладкого заварного крема и маслянистого теста.
Иоланта едва не отпихнула коробку, опасаясь, что содержимое вызовет душевную боль и отторжение. Но каким-то образом кусочек пирога оказался во рту. Он был невероятно вкусным, и Иола вспомнила, с какой заботой Тит всегда к ней относился.
Она накрыла его ладонь своей и немного так постояла, прежде чем произнести пароль и подпись для входа в Горнило.
* * *
Тит сидел в читальном зале, положив голову на большую книгу.
– Ты в порядке? – спросила Фэрфакс.
Он выпрямился.
– Не хочу показаться занудой, но тебе небезопасно покидать пансион после отбоя.
– Я знаю.
Она странно на него посмотрела. Непонятно, злится или нет.
– Ты не высыпаешься.
– Я в любом случае плохо сплю. Но сейчас не устал, просто перегружен информацией.
– Какой?
– Мне нужно поставить Уинтервейла на ноги, прежде чем мы отправимся в Атлантиду. Но сперва надо узнать, что с ним такое. – Тит постучал по книге на столе. – Это самый полный справочник о том, как расшифровать показания измерителя здоровья. Некоторые комбинации тут же сужают выбор до одного-двух вероятных диагнозов. Но ухудшение крупной моторики и умственная нестабильность ведут к бесчисленным вариантам – от развития новой фобии до непоправимого раскола психики.
– Чего?
Он покачал головой:
– Последний известный случай раскола психики зафиксирован почти пятнадцать сотен лет назад, когда маги еще спорили, является ли рак божественным наказанием за противозаконные дела. Я бы не стал обращать на это внимание.
– Так о чем ты беспокоишься?
– Сегодня он чуть не упал, пытаясь добраться до окна, потому что будто бы заметил снаружи мать. Однако со своего места он мог видеть лишь небо и, возможно, край крыши на другой стороне улицы.
– Считаешь, у него галлюцинации?
– Нет, вряд ли. Он вел себя вполне разумно. Но этот случай напомнил мне, что, когда я использовал измеритель здоровья, Уинтервейл находился под действием панацеи и все время спал. Тогда я решил, что прибор сообщает об ухудшении общей моторики, потому как больного можно только переносить. То есть измеритель одурачила панацея.
– И ты надеялся, что диагноз психической неустойчивости также вызван панацеей, – развила мысль Фэрфакс, – ведь для человека ненормально постоянно спать.
– Вот только измеритель не ошибся насчет неспособности двигаться.
Тит задумался, не станут ли его вновь отчитывать за отсутствие веры в Уинтервейла, но она лишь тихо прошептала:
– Тебе всегда непросто, да?
Отсутствие злости в ее голосе привлекло его внимание. Со дня водоворота, как бы вежливо Фэрфакс ни говорила, Тит всегда четко и ясно слышал ее скрытую ярость.
Но не на сей раз. Сейчас она была ему просто другом.
– Нет, неправда. Мне во многом везло, особенно с друзьями.
«С тобой».