Надо идти, скоро появятся копы, мне нужна вода…
Еще чуть-чуть, еще…
Вваливаюсь в машину, закрываю глаза, наступает темнота… и я теряю сознание.
4. Цирцея
Дублин. 16 июня, 9:15
Ломтик луны на бледно-лимонном рассветном небе. За окном занимается утро. Волосы Бриджит — пышная ярко-рыжая с золотом паутина — разметались по белой наволочке…
Она спит рядом. Закрытые глаза, приоткрытый рот.
Через жужжание вентилятора я слышу, как звенит телефон в другой комнате.
Это Скотчи, можно не обращать внимания.
Пахнет жимолостью. Чуть слышны тихие отзвуки города.
Ее тело столь неподвижно, бело, прекрасно, как будто это скульптура из боттичинского мрамора.
Скотчи наверняка звонит, чтобы я встретился с ним в аэропорту. Мы должны лететь во Флориду на похороны. Темный уже там, вот почему этой ночью мы с Бриджит вместе. Единственный раз.
Ее дыхание становится не таким глубоким. Под веками подрагивают глаза.
— Что за шум? — бормочет она.
— Ничего, спи.
Она зевает.
— Чем занят? — спрашивает Бриджит.
— Любуюсь тобой.
— Майкл, возьми трубку. Может, это что-то важное.
— Ерунда.
— Возьми трубку, — настаивает она.
— Это Скотчи, ничего серьезного, — говорю я ей.
Она морщится от отвращения. Из всех парней Темного именно Скотчи она ненавидела больше всех. Было что-то в его мерзком лице — как у горностая. К ней он не приставал, ничего такого — не хотел переходить дорогу Темному, — причина, думаю, была в его непостижимо гнусном умишке и врожденном хищном коварстве. Под личиной буйного хвастуна скрывалось нечто более опасное и зловещее. Совершенно невыносимый тип.
Телефон уже вопит.
— Да возьми же трубку, это может быть Энди! — повысила она голос.
— Хорошо, — соглашаюсь я. Беру ее руку, целую и соскальзываю с матраца. Открываю дверь спальни.
Бриджит вздрагивает, будто сбрасывая остатки сна, с тревогой смотрит на меня своими темно-зелеными глазами. Я жду, не скажет ли она чего-нибудь, но Бриджит молчит. Выхожу в гостиную. Телефон свалился под диван. Ворочаю мухобойкой в попытках его достать.
— Нет. Подожди. Не бери его! — вдруг говорит она, повышая голос, почти в панике. — Не бери! Ты прав, пускай звонит. Иди лучше сюда.
Но уже поздно. Я надел телефонную гарнитуру и услышал сопение и голос Скотчи:
— Привет.
— Ла-Гуардиа, Брюс, остался один час, — говорит Скотчи. — Поторопись!
— Меня зовут не Брюс. — Я уже в тысячный раз повторяю ему это.
— Остался час, поторопись!
Я выключаю гарнитуру. Бриджит вздыхает. Да, слишком поздно…
Лима.
Но океана за окном нет. Да и небо какого-то неправильного цвета — не темно-синего, а цвета яичной скорлупы.
Что случилось?
Надо спросить Гектора, он скажет.
— Гектор… Гектор!
Где мой сотовый? Я попытался сесть и задохнулся от приступа убийственной боли. Так, я в машине. Вон указатель, на нем написано: «Родильный дом на Холлс-стрит — поворот налево».
Холлс-стрит… Дублин?
Все встало на свои места. Гектор мертв. Я убил его выстрелом в голову; наемного убийцу выбросил в окно, а его напарника укокошил пулей двадцать второго калибра из пистолета, припрятанного на лодыжке.
На меня смотрела женщина в голубом платье:
— Дорогой, с тобой все в порядке?
Я выполз из машины. На улицу, на утренний воздух, не понимая, куда я направляюсь и что, черт побери, мне нужно делать дальше. Солнце. Перистые облака. День совершенно не ирландский, но я знал, что вокруг — именно Дублин, потому что за серыми очертаниями домов чувствовалось дыхание реки Лиффи. Ее запах, чуть-чуть отдававший то ли бензином, то ли чем-то еще, чего я не сумел бы назвать, похожий в это мертвенное утро на запах мертвого тела. Спокойная Лиффи текла себе в Дублинский залив, омывая опоры, мосты и выступы набережной. И запах! Если не бензин, то солярка. Тут не ошибешься, это Дублин. Все верно.
Перед глазами мельтешили темные точки — как будто повреждена сетчатка. Зажмурился — точки пропали.
Я отошел — вернее, отковылял — от машины.
И как раз вовремя!
Двое молодчиков пошарили в «форде-сьерра», выбрались из него и направились к «мерседесу».
Обычный простофиля, да если у него к тому же в глазах потемнело, наверное, подумал бы: «А, парочка угонщиков…»
Но не я. Не без усилия прищурившись, я рассмотрел на них грязную и мятую форму. Даже издали эти парни воняли табачным дымом и кофе. Как можно так изгваздать форменную одежду с самого раннего утра?
Клянусь, это чертовы копы, или быть мне китайцем!