— Конечно, — согласился Рутилиан, подняв брови. — В конце концов, мы должны быть уверены в человеке, который будет отвечать за моральное воспитание моих детей.
Его спутники покачивались и одобрительно что-то бормотали.
Веттий достал из бумажника на груди тоги сложенный вдвое блокнот из вощеных дощечек, но не потрудился открыть его, прежде чем сказать: — Менелай родом из Кесарии Каппадокийской, где его отец был одним из городских советников.
Как и отец Дамы.
— Учился в Газе, потом в Афинах. Вернулся домой и преподавал там большую часть своей жизни. Переехал в Рим около пяти лет назад. Дает уроки ораторского искусства и философии…
— Эпикурейской философии, — поправился он, прежде чем Дама успел его прервать.
— Эпикурейской философии, — продолжал Веттий, одарив Даму, а не Менелая, не совсем дружелюбной улыбкой. — На Форуме Траяна, примерно для дюжины учеников одновременно. Он не очень хорошо ладит с другими учителями, которые работают в том же районе. В течение последних трех месяцев он нападал на одного Пророка Пирра в своих лекциях, но эти двое никогда не встречались лицом к лицу.
На этот раз Дама был готов. Он с силой постучал пальцем по плечу Менелая, хотя тот уже открыл рот, чтобы яростно — и без всякой необходимости, высказать свое мнение о Пирре.
— Ну, мы же знаем, что он философ! — сказал Целиус. — А какова же его личная жизнь?
— У него не так уж много личной жизни, — ответил Веттий. Он выдал свое беспокойство таким слабым тоном, что только Дама, находившийся в кабинете, услышал и понял его. — Когда его дела немного идут вперед, то он покупает подержанные книги. Когда дела идут хуже…
Менелай поморщился и уставился в пол.
— … то есть, как обычно, как и сейчас, он их закладывает. Держится подальше от винных лавок. Примерно раз в несколько месяцев он навещает шлюху по имени Дром, которая работает в переулках за Мясным Рынком.
— Это не слишком дорогие сделки, — сухо добавил Веттий.
Дама изумленно взглянул на философа. Менелай искоса встретился с ним взглядом и пробормотал: — Ах, Дама, я думал, что когда я стану старше, некоторые препятствия для спокойного ума перестанут вторгаться в мою жизнь. Но я еще не настолько стар. Мне стыдно признаться.
Мейсер открыл рот, словно собираясь что-то сказать. Луций Веттий повернулся к нему и… постучал указательным пальцем левой руки по своему блокноту, как это показалось Даме.
Дама подумал, что жест солдата мог быть всего лишь праздным жестом, но Мейсер кое-что из этого понял. Глаза советника выпучились, а рот закрылся с громким хлопком.
— В прошлом году,— спокойно продолжал Веттий, — Менелай ночью съехал из своей чердачной квартиры, вымогая у хозяина деньги за восемь дней аренды.
— Сир! — в гневе выпалил философ, несмотря на сдерживающую руку Дамы. — Когда я переехал туда весной, мне сказали, что черепица на крыше будет заменена через несколько дней. К зиме ничего не было сделано — и мои книги промокли от первых же проливных дождей!
— Пара мавров, которые сейчас делят комнату… — сказал Веттий.
— Если вы хотите поверить… — начал Вулко.
— … говорят, что хозяин сказал им, когда они въехали, что черепица на крыше будет заменена через несколько дней, — продолжал Веттий, отрезая вмешательство, как меч режет веревку. — Это было три месяца назад.
Он повернулся к философу и холодно сказал: — Вы можете что-нибудь добавить к этому, Фауст Менелай?
Менелай моргнул.
Дама низко поклонился солдату и сказал: — Мой спутник и я просим прощения, сир. Он не понимал, что жизнь исключительно порядочного и благородного человека может содержать в себе, при ближайшем рассмотрении… инциденты, которые выглядят достойными сожаления вне контекста.
— Ну, все равно… — сказал Рутилиан, хмурясь и ерзая на своем ложе. — А вы, коллеги, что думаете?
Все четверо его гражданских спутников открыли рты, чтобы заговорить. Мейсер немного опередил остальных, выпалив: — Ну, Северьяна определенно не обрадуется, если противник Пророка Пирра войдет в ваш дом!
— Разве я не говорил вам оставить мою жену в покое? — прорычал Рутилиан.
Мейсер вздрогнул, как от пощечины. Остальные гражданские лица замерли, не желая произносить то, что, возможно, не было словами, которые хотел услышать возбужденный Префект.
Веттий посмотрел на них с холодным удивлением, потом снова на Рутилиана. — Могу ли я сказать, сир?— спросил он.
— Конечно, конечно, Луций, — сказал Рутилиан, вытирая лоб салфеткой. — Как вы думаете, что мне сделать?
Дама очень крепко сжал плечо Менелая, чтобы старый философ снова не перебил его, что, по мнению Дамы, означало бы катастрофу. Солдат был не из тех людей, чьи предупреждения, озвученные или подразумеваемые, можно было проигнорировать без всяких затрат.
— Я не могу говорить о философии этого человека, — сказал Веттий.
Он остановился на полпути, чтобы посмотреть, не вмешается ли Менелай, и улыбнулся, когда философ промолчал. — Но, что касается его жизни — Гражданин Дама правильно изложил ситуацию. Ученый Менелай — исключительно достойный и благородный человек, достойный войти в ваш дом, сир…
Вулко начал что-то говорить. Прежде чем эти слова прозвучали, солдат повернулся и добавил совершенно бесстрастным голосом: — … или ваш консилиум. С моральной точки зрения.
Вулко побледнел и замолчал.
Дама бесстрастно наблюдал за этим обменом репликами. Этот Веттий мог далеко продвинуться в имперской бюрократии, с его способностью собирать информацию и безжалостной готовностью использовать то, что у него было. Но то, как двигался солдат, как он рассчитывал время — бросаясь вперед, прежде чем его цель ожидала этого, прекращая спор, прежде чем он становился двусторонним, — это были достоинства фехтовальщика, а не бюрократа.
Правую ладонь Дамы покалывало, она вспомнила ощущение меча. За пять лет он превратил скромное наследство своего отца в настоящее богатство благодаря своей готовности идти туда, где прибыль была столь же высока, как и риск. Он знал фехтовальщиков, знал убийц…
— Даже с…? — промолвил Префект. На мгновение его глаза обратились внутрь себя. — Но, да, я вижу, что любая жизнь, изученная внимательно, может выглядеть…
Рутилиан резко замолчал, словно испугавшись, что его размышления вот-вот войдут на территорию, которую он не хотел исследовать.
— Ну, как бы то ни было, Менелай, — продолжал он, — я думаю, что мы дадим вам…
— Гай, дорогой, — объявил одетый в шелка юноша, проходя мимо хмурого дворецкого, — здесь есть кое-кто, кого вы просто должны увидеть.
Рутилиан поднял голову и нахмурился, но тут, же смягчился, увидев говорящего юношу — точнее, мальчика. — Я сейчас занят, Ганимед. Неужели это не может подождать?
— Ни одной лишней минуты, — твердо сказал Ганимед, задрав свой дерзкий нос, и глядя на Префекта поверх пухлых щек.
— О, тогда пошли его сюда, — со вздохом согласился Рутилиан.
— Достопочтенный Гней Аэлий Асер, — возвестил дворецкий, чей голос был на полшага выше возмущения и скандала… — он сделал паузу… — посланник Пророка Пирра.
— Это шарлатан! — выкрикнул Менелай.
— Не подобает язычнику критиковать христианина, послушайте, вы! — возразил Мейсер.
— Пирр вовсе не христианин! — сказал Менелай. — Это такой же обман, как и его заявление о том, что он знает будущее и…
Дама приложил палец к губам своего друга.
Молодой человек, чья одежда и осанка свидетельствовали о том, что он из хорошей семьи, был приглашен в кабинет дворецким.
Рутилиан перевел взгляд с новоприбывшего на Менелая и отстраненно заметил: — Один совет, добрый философ: моя жена считает Пирра христианином. Это вера, с которой я предпочитаю согласиться.
Он повернулся к вошедшему человеку и сказал: — Приветствую вас, Гней Асер. Прошло слишком много времени с тех пор, как вы или ваш отец удостаивали нас своим обществом.
Вместо того чтобы кратко ответить, Асер начал: — Приветствие Гаю Рутилиану от Пирра. Есть…
Глаза молодого человека остекленели, а голос казался свинцовым. Он даже не взглянул на Префекта, когда его язык запел нараспев, чтобы продолжить: