Этот подьячий принял живое участие в подготовке и экипировке нашего воинства. Кроме оружия казанков, которое мы привезли с собой, у Морозовых нашелся и собственный арсенал белого оружия, так что самых способных селян удалось укомплектовать ничуть не хуже, чем государевых стрельцов. Остальным достались самодельные луки и рогатины, выкованные местным кузнецом. Конечно, луки и рогатины были уже анахронизмом. В регулярной царской армии существовал целый арсенал огнестрельного оружия. Для этого ручного оружия существовало общее название пищаль; так назывались, впрочем, не только ружья, но и пушки.
Ручные пищали или «ручницы», которые носили за спиной ратники, назывгли «завесными» в отличие от «затинных», принадлежавших артиллерии. Ручницы иногда еще называли самопалами. Существовали еще «недомерки» или короткие пищали, винтовальные – нарезные, тройные – о трех стволах, двойные перевертные, т.е., двуствольные. В конце XVI или начале XVII веков в употребление вошли карабины и пистоли или, как их позже стали называть, пистолеты. В это же время на вооружении были «пистоли с топорками», что-то вроде смеси ружья и алебарды. С запада уже завозились мушкеты, отличавшиеся от фитильной ручницы длиной ствола, большим калибром и употреблением при стрельбе «подсошки», на которую опиралось дуло. Вооруженные огнестрельным оружием стрельцы носили через левое плечо ремень, как его тогда называли, «берендейку» с привешенными к ней «зарядцами под кровельцами», выдолбленные из дерева и оклеенными кожей патронташи. К «берендейке» привешивались также сумка фитильная, сумка пулечная и рог для пороха.
Понятно, что такое сложное вооружение требовало большой и длительной подготовки, тем более крестьянам, не имеющим никаких навыков обращения с техникой. Поэтому пришлось ограничиться более простым, примитивным оружием, вроде луков. У Морозовых в хозяйстве нашлась пара франкских мушкетов, но таких тяжелых, что взять их с собой я не решился. Потому пришлось ограничиться одной трофейной пищалью, которая мне досталась после разгрома казаками чумной санитарной экспедиции.
Оружие это имело не боевой, а скорее устрашающий характер. Как я ни тренировался, даже в самых спокойных условиях зарядить пищаль мне удавалось только за две минуты. Зато стреляла она с таким грохотом, извергала столько дыма и пламени, что любо-дорого поглядеть. Поэтому наши ратники относились к пищали с повышенным уважением и наблюдали за моей огневой подготовкой с почтительного расстояния.
Однако пора вернуться к началу нашей экспедиции. Утром назначенного дня отряд собрался во дворе боярского дома. Проводить нашу «рать» высыпало все село. Рыжая боярыня стояла на высоком крыльце, осеняя нас крестными знамениями, священник местной церквушки служил молебен, размахивал кадилом и пел какие-то соответствующие моменту псалмы, крестьяне заворожено смотрели на своих вооруженных до зубов родственников.
Наконец пеше-конный отряд тронулся в путь. Как водится, завыли бабы, ребятишки с криками побежали впереди колоны, и поход начался.
Впереди на боевых конях ехали «отцы-командиры», т.е. мы с Кузьмой Мининым, за нами, колонной по два, восемь конников на трофейных казацких лошадях. Остальное воинство продвигалось с рогатинами на плечах пешим ходом, зато в едином железном строю.
Дело с оснащением отряда лошадьми осложнялось тем, что начиналась пахотная страда, и все наличное «тягло» было занято на «ораторском поприще», т.е. пахоте, и на такое баловство, как спасение боярских детей, не нашлось лишних скакунов. Кстати, их, этих «скакунов», не было и в природе. Неказистые, большей частью колченогие крестьянские савраски под седло не годились, как говорится, по определению. Это удлиняло и усложняло экспедицию, что мне активно не нравилось. Однако ни я, ни сама боярыня Наталья Георгиевна не смогли преодолеть саботаж управляющего и крестьян. Как только мы начинали требовать приличных лошадей, начиналась самая настоящая бодяга, прикидывались такими бестолковыми, что ни от кого невозможно было добиться ничего вразумительного.
Однако, в общем, выглядели мы если и не очень грозно, то вполне организованно – сказался «курс молодого бойца», пройденный деревенскими увальнями. Конечно, никакой единой формы и нормальных доспехов у наших ратников не было. Срочно дворовыми девками были пошиты тигиляи, самый дешевый русский доспех XVI века, заимствованный у татар: длиннополый распашной кафтан с высоким стоячим воротником на толстой, простеганной подбивке, в которую вшивались обрывки кольчуг и всякие бляхи. Минину, как будущему спасителю отечества, и, естественно, себе, я со скандалом вытребовал у прижимистой домоправительницы кольчуги и шлемы, чтобы мы с ним хоть как-нибудь походили на «витязей».
Дождей последние дни было мало, дороги почти просохли, и продвигались мы относительно быстро. Впрочем, скоро начались проблемы. Дело шло к лету, солнце шпарило немилосердно, и наши воины начали потеть в своих ватных тегеляях.
Пришлось останавливаться на привал и позволить им их с себя снять.
Теперь мои ратники, навьюченные свертками одежды, больше походили не на солдат, а на туристическую группу. Зато двигаться мы стали быстрее и до полудня прошли пятнадцать верст. Однако на этом наш поход в этот день кончился. После обеда, сколько я ни требовал идти дальше, волонтеры на призывы никак не реагировали. Вернее будет сказать, волынили и придуривались.
– Полно ругаться, пусть отдохнут, – вступился за крестьян Кузьма. – День жаркий, а мужики к пешему ходу не привыкшие. Случись что, какие из усталых людей будут воины.
– Так мы и за неделю не доберемся до места, – сердито ответил я.