– Шалишь, – громко сказал он и сграбастал Ермолу за грудки.
Экзекутор попытался сбить нежданного противника с ног, но тут коса нашла на камень, и камень оказался крепче. Здоровяки сцепились и начали лупцевать друг друга. Про мертвого барина все тут же забыли и принялись подбадривать бойцов.
Униженный мной Ефим всеми силами старался реабилитироваться за прошлое поражение и лупцевал Ермолу насмерть. Тот стоически терпел тяжелые удары, но ответить равными не смог и вскоре был сбит с ног и прижат к земле.
– Вяжи его, ребята, – прохрипел счастливый победитель.
Толпа бросилась на побежденного. С палача сорвали одежду. Весь двор ликовал. Мычащего, еще пытающегося сопротивляться Ермолу подтащили к скамье, на которой лежал умерший барин.
– Барина в дом несите! – закричала осиротевшая Устинья. – Осторожнее!
Однако народу было не до нежностей. Захарьина схватили за руки и за ноги и бегом отволокли в дом, чтобы освободить место следующей жертве.
– Кто править будет? – спросил Ефим, чувствуя себя победителем.
– Можно я, – попросил, выступая вперед, невзрачный мужичонка с клочковатой бородой. – Ермолушка моего сыночка до смерти забил, пусть теперь сам такую же сладость попробует.
– Ну, если так, давай, – вынуждено согласился я. Крестьянин низко поклонился сначала нам с Мининым, потом остальным:
– Простите меня, люди добрые.
За что его прощать, пока было непонятно. Ермолу между тем уже уложили на скамью и крепко держали за голову и ноги.
Крестьянин перекрестился, взял в руку батог и, не очень даже замахиваясь, опустил палку на спину убийце сына. Несколько мгновений было тихо, потом раздался рев, полный звериной тоски и смертной муки.
Я невольно взглянул на спину палача. Его красивое, сильное тело перечеркнула кровавая рана. Крестьянин, словно торопясь, чтобы его не лишили выстраданной мести, вновь взмахнул батогом...
С Ермолой нужно было кончать по любому. Слишком большое удовольствие получал он от человеческих мучений, чтобы его носила земля. Теперь же он находился в надежных руках.
Чтобы не видеть кровавого зрелища, я вскочил в седло и выехал со двора.
Мне еще нужно было встретиться с Ульяниным дядькой Гривовым, отблагодарить его за помощь и попросить проводить во владения старого Лешего.
Деревню Коровино при дневном свете я видел впервые. Она оказалась похожей на тысячи себе подобных нищих русских деревень. Длинная улица, вдоль которой стояли избы, была грязна и пуста. Крестьяне еще не вернулись с полей. Из помещичьей усадьбы продолжали слышаться надрывные крики.
Я остановился около избы, возле которой сидел на завалинке старик.
– Дедушка, – спросил я его, – не знаешь, Гривов в избе или в поле?
– Дома, сынок, – ответил он, пытаясь рассмотреть меня слепыми глазами. – Куда ж он, хворый, денется. Дома должен быть, если только не помер.
Я разом забыл про несчастного Ермолу и пришпорил коня. Изба Гривова была в конце деревни. Донец взял в галоп, и через две минуты я остановил его у знакомого крыльца.
В избе стоял тяжелый дух. Я закрыл глаза, привыкая к полумраку, и услышал знакомый голос:
– Кого Бог несет?
– Здравствуй, дядька Гривов, – шутливо сказали, подумав, что до сих пор даже не удосужился узнать его имени.
– Ты, что ли, батюшка? – откликнулся он. – Прости, плох глазами стал, не признал.
Я подошел к лавке, на которой лежал мужик. Глаза, привыкая к полумраку, постепенно начали различаться предметы, но пока без деталей.
– Болеешь? – задал я никчемный вопрос.
– Не то, что болею, помирать собираюсь, – грустно пошутил мужик. – Как там моя Ульянка?
– Когда уезжал, все было хорошо, – ответил я. – Что с тобой случилось?
– Запороли, ироды, все нутро отбили.
– А хозяйка твоя где? – спросил я, чтобы что-нибудь сказать.
– Знамо где, в поле.
– Ты сам встать и выйти сможешь, а то здесь ничего не видно?
– Прости, не подняться мне. Да ты не меня жалей, я свое пожил. Вот только деток некому будет кормить...
– С прокормом мы разберемся, – пообещал я. – Давай я хоть дверь и окно открою, а то, как тебя лечить в потемках.
– Чего там лечить, когда на спине мяса не осталось. А ты какими судьбами? – через силу спросил он. – Не боишься, что наш барин снова поймает?
– Помер твой барин, некому больше ловить, и палач его скоро помрет.
– То-то я слышал крики. Думал, опять кого калечат. А оно вон, что значит. Спасибо, батюшка, хоть перед смертью утешил.
– Ладно, потом поговорим, а сейчас я тебя поверну, мне нужно посмотреть твою спину.
– Нечего и ворочать, я с тех пор, как мы с тобой расстались, на брюхе лежу.
Я подошел к двери, распахнул ее настежь и подпер колом, чтобы не закрывалась. Потом открыл ставни на волоковом окне. Сразу стало светлее и даже как будто пахнуло теплом и весной.
Спина у Гривова оказалась в самом плачевном состоянии. Удивительно, как он еще не умер от заражения крови. Струпья от ран гноились и выглядели ужасно.
Я полез в печь и нащупал котел с теплой водой. Опять мне пришлось использовать свое многострадальное нижнее белье как обтирочный и перевязочный материал.
Трава только начала пробиваться из земли, и найти среди ростков противовоспалительные растения я не смог.
Пришлось лазать по сусекам и обходиться тем, что имелось в наличии. Я мелко нарубил лука и чеснока и выдавил из них сок в теплую воду. Этим раствором промыл общую гнойную рану. Дальше все зависело от моих способностей и, главное, состояния здоровья – хватит ли у меня нервной и физической энергии перебороть болезнь.
Гривов безропотно сносил мои болезненные для него прикосновения. Только, когда я закончил подготовку, взмолился:
– Батюшка, ты бы лучше грехи мне отпустил, спасу нет терпеть. Растревожил ты мою спину. Я скоро помирать буду.
– Придется еще потерпеть. Теперь уже недолго, – пообещал я. – А о грехах не бойся, я тебе их прощаю. Во имя отца, сына и святого духа. Аминь.