– Я сейчас кликну своих стрельцов, знаешь, что с тобой будет? За ноги повесим да кишки выпустим.
– Ты, дядя Петя, или как там тебя, меня не стращай! Мне велено никого не пускать, я и не пускаю.
– А ну, тебя, дурня, позови старшего, – прекратил бессмысленный разговор Сомов.
– Старшей меня здесь нет, – заносчиво ответил Минин. – А ты лучше иди своей дорогой.
Из глубины усадьбы раздался условный свист – это Ефим подавал сигнал, что разобрали тын. Я подозвал Крайнего и велел выводить людей.
– Будете ждать нас в лесу, около толстого дуба. Только действуй очень осторожно, а то нас всех перестреляют. Наших с Кузьмой коней тоже выведите и привяжите с той стороны забора. Захватишь мою переметную суму, она лежит под лавкой. Как все сделаешь, свистни.
– Значит, не хочешь слушаться царского указа? Живота своего не жалеешь? – между тем продолжал переговоры пятидесятник.
– Ты, что ли, царь? – натурально удивился Кузьма. – Сперва говорил, что ты рыба Сом, а теперь, нате вам, говоришь, что ты сам царь-батюшка!
– Ты меня, холоп, не зли! – окончательно рассердился офицер. – Я тебя предупреждаю по-хорошему, не откроешь ворота – на себя пеняй!
Пятидесятник повернулся к своему отряду и приподнял витой посох. Стрельцы двинулись в нашу сторону.
– Эй, дядя Петя, – испугано заговорил Минин, – пускай твои люди стоят, где стояли, а то не неровен час, мой брательник, Левонский лыцарь, осерчает и в тебя пальнет.
– Какой еще лыцарь? – опять повернулся к Кузьме стрелец.
– Тот, что тебе в пузо из самопала целит.
Сомов удивленно покрутил головой.
– Не туда смотришь, – сказал я, усиливая «иностранный» акцент, и высунул ствол пищали в стрелковую щель.
Сомову наведенное на него оружие не понравилось, он сделал свирепую мину и открыл, было, рот обругать наглецов, но Минин не дал ему заговорить:
– Не остановишь стрельцов, молись, жить тебе осталось меньше минуты.
Угроза была нешуточная, и пятидесятник дрогнул. Он опять поднял посох, покачал им из стороны в сторону, и отряд остановился.
– Я-то что, мне приказали доставить холопов, что на дворянина напали, я и выполняю, – примирительно сказал он.
– Кто приказал?
– Стрелецкий голова нашего приказа. Сдавайтесь добром, а то вам же хуже будет. Меня застрелите, за мной, вон, целая рать стоит. Все равно не отобьетесь.
– Только тебе от того легче не будет, – философски заметил Кузьма, – коли нас убьют, значит, на том свете встретимся.
– Что делать-то будем? – вернул разговор в реальное русло стрелец.
– Уводи своих людей, – предложил я. – Скажешь, никого не нашел.
– Донесут...
Со стороны усадьбы послышался негромкий свист. Я подмигнул Кузьме, и он продолжил переговоры:
– Дай нам часок подумать, может быть, и сдадимся.
– Час не могу.
– А сколько можешь?
– Половину от того, что просишь.
– Мало, – вмешался в торг я, – нам нужен час.
– Да что вам думать-то! – взмолился пятидесятник. – Мы вас все одно победим. Ну, посидите полчаса да выходите! Вы меня поймите, я человек подневольный. Мне велели, я исполняю.
– Ага, значит, «ничего личного».
– Чего лишнего? – не понял Сомов.
– Ладно, Идите и ждите полчаса, – подвел итог торга Минин. – Тогда и узнаете наше решение.
Стрелецкий офицер, радуясь, что сумел выйти живым из сложной передряги, повернулся и быстро пошел к своему отряду. Мы же, не мешкая, побежали к пролому в стене.
Как мы с Кузьмой предполагали, Сомов нас обманул. Не успели мы с ним добежать с тяжелой пищалью до пролома в ограде и вскочить в седла, как со стороны ворот раздался оглушительный ружейный залп – это стрельцы пошли на приступ ворот. Не теряя времени, мы поскакали в лес. Вся наша команда была в сборе. Волонтеров напугала стрельба, и наше появление было встречено с ликованием.
Мы въехали в лес, но дальше пришлось идти пешком. Лес был густой, тропинка узкая, и верхом было не проехать. Даже я ковылял на своих травмированных ногах.
– Чего это стрельцы на нас взъелись? – спросил Крайний. – Мы вроде ничего плохого не сделали.
Я объяснил, в чем дело.
Как всегда, начались споры о справедливости. Почему-то чем ее меньше, этой самой справедливости в нашем отечестве, тем чаще тема правды становится предметом всеобщего обсуждения. Причем правды и справедливости жаждут все, и низы, и верхи, только понятие о них у каждого свое.
– Что будем делать? – негромко, чтобы разговора не слышали волонтеры, спросил меня Минин. – Крестьянам нельзя возвращаться домой, их тут же всех переловят и перебьют.
Вопрос был сложный. Куда девать конный отряд из семнадцати человек, я не знал. Деньги на их прокорм у меня были, но что с ними делать, куда применить, я не представлял.
– Ладно, что заранее думать, – неопределенно ответил я. – Проводим тебя, а там видно будет.
– Ты что, собрался со мной идти до Нижнего Новгорода?
– Посмотрим. Еще нужно попасть на хутор и откопать казачий клад. Ты сможешь с такими ценностями один добраться до дома?
– Если только на струге по Оке.
– Не опасно? Стенька Разин на Волге не балует?
– Это кто такой? – не понял Кузьма.
– Наш народный герой, разбойник. Вроде, – задумался я, подбирая известный Минину персонаж, – вроде Ивана Болотникова.
– И о таком не слышал, – признался Кузьма.
– Восстание такое было, – нетвердо ответил я, не помня точно даты крестьянской войны, затеянной этим действительно выдающимся человеком.
– Мало ли у нас на Руси бунтовщиков, всех не упомнишь, – извиняясь, сказал Кузьма.
– Это точно, у нас всегда не хватает хлеба, но не желающих захватить власть.
– Опять ты, Григорьич, загадками заговорил. Очень вы, закордонные люди, любите непонятно говорить!
Продвигались мы медленно. Лес был густой и нехоженый. Направление мы взяли на юг, чтобы не попасться на пути стрельцам и в то же время продвигаться в сторону хутора с казацким кладом. Можно было предположить, что, не обнаружив нас в поместье, карательный отряд снарядит за нами погоню, или устроит облаву.