Врачи наводили на меня ужас с детства, когда на первом взвешивании плюхнули на неисправные весы, и те подо мной треснули. Выздоравливал я всегда сам, даже подцепив что-то опасное. В Академии учили этому.
— Сочувствую… Но может и без врачей обойдётесь?
Мне казалось, что у Михаила какие-то знакомые симптомы, но память не могла нащупать ничего толкового. Он устало опустился прямо на пол, я последовал его примеру.
— У Вас ко мне дело?
— Да… Конечно, Вам не до этого, но… Вдруг Вы хоть что-то знаете. У Вас в центре потерпевший Переплут купил стол с планеты Сид. Это консервированное искусство. Вы что-нибудь можете о нём рассказать?
— Я не в курсе, что и где у меня продают. Может, у меня рабами торгуют — я здесь не причём!
Мне почудились агрессивные нотки — первые вестники вины.
— Я не обвиняю Вас. Надеялся, что Вы нам немного подскажете.
Михаил смягчился и сказал, что согласен помочь… Увы, с этих обнадёживающих слов начинаются многие помехи.
— Сомневаюсь, что этот проходимец скажет нам правду, — поделился опасениями Свен, когда мы с ним вышли из центра.
Я смутно ощущал, что староста прав, но ироническая симпатия к Михаилу не давала разгуляться подозрительности.
В кун снова зазвонила Вэя, но я всё ещё был сердит и не отозвался. Внезапно я ощутил острый приступ голода.
— Свен, здесь по близости есть место, где прилично кормят?
— Даже если само место не очень приличное?
— Сойдёт. Только чтоб уж не совсем притон.
— Беримир, конечно, осудил бы…
Свен юркнул куда-то в переулок, я — за ним.
*****
Продолговатый кусок квата густо посыпанный земляными орехами выпячивался с тарелки Свена. Староста ел деликатно, не спеша, чем приводил в уныние хозяина трактира — клиент, который ест так нерасторопно, никогда не закажет следующее блюдо.
Я порадовал больше — заказал половину меню и теперь ждал, когда приготовят.
Чтоб не отвлекать пищеварение Свена болтовнёй, я прянялся изучать прочих посетителей.
Я давно приохотился наблюдать за существами, пока они томятся в ожидании. Можно о них в этот момент узнать больше, чем за день беседы. Один посидит две минуты и давай любопытствовать, все картины на стенах пересмотрит, всё перетрогает, перечитает — с таким на допросе начеку будь, обдурит — глазом не моргнёт. Другой уставится в одну точку и сидит, как истукан, не шелохнувшись — с этим промучаешься, каждое слово будешь вытягивать, как мешок навоза из болота. Иной демонстративно достанет единственную дорогостоящую вещицу и крутит-вертит, пока не уронит.
За соседним столиком я приметил оццла — особь неопределённого пола и не более узнаваемых лет. Так как мои представления о них исчерпывались лекциями в Академии, я с любопытством уставился на этого субъекта. Похожий на высохшую от жаркого солнца медузу оццл, стреляя единственным выпуклым глазом, счищал пылинки со своей одежды с маниакальной тщательностью. Вместо щётки он использовал маленькую ящерицу. Покончив с чисткой, он облегчённо вздохнул и отложил ящерицу в сторону. И она, ясное дело, шлёпнулась на пол. Оццл устало рассердился на бездарную планету — пыль липнет, сила притяжения велика, летом слишком жарко, зимой холодно.
Я неожиданно вспомнил своего приятеля по университету — с двух голов до множества ног покрытого шерстью. Он так стыдился своей растительности, что регулярно выжигал её едким соком синей лианы. Из-за этого щедрого удобрения лицо приятеля распухало, отчего преподаватели его хоть и любили, но дружно считали алкоголиком.
Свен тем временем покончил с едой, а мне принесли огромное блюдо разной съедобной всячины. Вид у меня, видимо был растерянный, потому что Свен поспешил с оправданиями.
— Забыл предупредить — в подобных заведениях всё, что Вы закажите, приносят сразу.
— Логично — в брюхе всё равно перемешается.
— Не поэтому — клиенты разные. Одни одно едят, другие другое. А так всё равно голодным не останется и заплатит.
Я выбрал кусочки застывшей каши и макнул их в бобовый соус. Вполне съедобно!
Староста не стал отвечать любезностью на моё деликатное молчание и разразился целым откровением. Пока я уничтожал содержимое тарелки, Свен поведал мне свою любовную историю.
— Понимаете… Зимава полюбилась всей моей родне. Когда она садилась с нами за стол, то её невозможно было отличить от других людей, хотя она была истинным риттеджем. А Энни… Энни нравилась только мне. Но она мне нравилась! Понимаете?