Кеттерле, слегка смутившись, оглядел себя сверху донизу. На нем был не самый лучший его костюм. И даже если бы он знал, что сенатор Робертс не придает одежде ни малейшего значения, это не поколебало бы его представления, как следует являться в дом сенатора.
Сенатор вышел из-за письменного стола.
— Господин Кеттерле? Комиссар?
— Старший комиссар, господин сенатор.
Вопросительный взгляд в сторону Хорншу.
— Комиссар Хорншу.
Сенатор кивнул и указал на два тяжелых, обтянутых бархатом кресла.
— И в каком же отделе вы работаете, господин старший комиссар?
— Два дробь три, господин сенатор. Я начальник первого отдела расследования убийств.
Человек, через руки которого за всю его жизнь прошли миллиарды и из этих миллиардов миллионы остались при нем навсегда, даже при самых поразительных сообщениях не позволяет дрогнуть ни единому мускулу на лице.
Сенатор молчал всего две секунды.
— Садитесь, — сказал он.
И поскольку он снова замолчал, с абсолютным спокойствием рассматривая Кеттерле, комиссар спросил:
— Прежде чем я сообщу вам тревожную весть — знаете ли вы, где ваша жена?
— Нет, — ответил сенатор. — У меня нет привычки держать ее на привязи. Но почему вы спрашиваете?
Кеттерле уперся обеими руками в подлокотники кресла.
— Ваша супруга в ночь с субботы на воскресенье между двадцатью тремя и часом ночи при совершенно тихой, безветренной погоде совершила прогулку по пляжу, с которой не вернулась до сих пор.
Робертс не шевельнулся. Потом слегка вытянул свою могучую голову с белыми прядями волос и выдвинул вперед подбородок.
— Откуда вам это известно?
— Нас известили.
— Кто?
— Полковник в отставке по фамилии Шлиске, проживающий в пансионе на побережье.
— А ему это откуда известно?
— Вчера утром за завтраком в пансионе установили отсутствие фрау Робертс, и полковник счел разумным сразу позвонить в Гамбург.
— А какое отношение имеет к этому отдел расследования убийств? Моя жена обожает всевозможные причуды. Ей доставляет удовольствие ставить людей в тупик. Когда происходит нечто подобное, она веселится до смерти. Вы можете оказаться в этом деле в дураках, господин старший комиссар.
Кеттерле внимательно наблюдал за сенатором.
— Вчера мы были там с оперативно-технической группой, специальной машиной, собакой и девятью полицейскими. Местная полиция собрала сорок человек, чтобы обыскать песчаное мелководье. Для этого были все основания.
— Какие же?
— Фрау Робертс отправилась на прогулку вдоль пляжа. Была тихая, абсолютно безветренная погода, и следы остались хорошо видны на песке. Но в определенном месте…
К удивлению своему, комиссар заметил, что глаза у Риха Робертса остекленели. Он замолчал. Сенатор не шевельнулся. И все же комиссар почувствовал, как напряглось все его тело под белоснежной рубашкой.
— …след уводил прямо в море и обрывался, — закончил сенатор начатую комиссаром фразу.
Кеттерле хорошо помнил потом, что в тот миг у него было ощущение, словно произнесенные им потом слова «если хотя бы было так», разворошили такой пласт в судьбе Риха Робертса, что даже сам факт исчезновения его жены казался теперь незначительным.
Молчание было тяжелым, почти невыносимым, часы в холле били, казалось, бесконечно. Но сдержанное поведение сенатора не позволяло полицейским обнаружить свое изумление.
— Ну и что же дали ваши расследования? — спросил этот крупный мужчина, не сделав больше никакого движения, мгновение спустя он заложил руку за лацкан пиджака.
— Ничего, — сказал Кеттерле. — Поэтому я и пришел к вам.
Сенатор несколько раз глубоко вздохнул. Последний вздох завершился еле слышным хрипом. Только теперь Кеттерле стало ясно, что этот гигант страдает сердечной недостаточностью, и он упрекнул себя за то, что безо всякой оглядки жестко выложил ему все факты.
— Что же вы собираетесь теперь предпринять?
— После того как мы выяснили, что местопребывание вашей жены было вам неизвестно, я полагаю также, что вы не отправляли ей телеграммы, господин сенатор.
Рих Робертс медленно покачал головой.
— Конечно, нет. Но почему вы спрашиваете об этом?
— В пансионе «Клифтон» вчера в первой половине дня была получена телеграмма, отправленная по телефону от абонента, — Кеттерле вытащил из кармана записку и прочел, — 99-37-73 в Гамбурге. Это ваш номер.
Сенатор молчал. Потом он с трудом оперся на подлокотники и наконец встал.