— Я несколько недель уже не подходил к лодкам. В последний раз в сентябре. Тогда с господами мы отправились в Фирланден. А больше нет. «Крис» годится для морских прогулок вдоль побережья. Ее максимальная скорость 55 километров в час. На моторке нельзя выезжать дальше Глюксбурга. Но она дает скорость до 75 километров. При хорошей погоде, разумеется…
— Погода была хорошая, Новотни.
— Но лодки все это время были здесь.
— Кто может подтвердить?
— У господина сенатора есть…
— Господин сенатор мертв. Когда вы находились в последний раз здесь, в сарае?
— В пятницу вечером, около девяти. Обычно я проверяю сарай каждый вечер.
— А в субботу вечером не проверяли? И в воскресенье тоже, так ведь?
— Там было много волнений, господин комиссар. Все в самом деле пошло наперекосяк.
— Так-так, — пробормотал Кеттерле. — Хорншу, позаботьтесь о том, чтобы господин Новотни завтра, нет, скажем, послезавтра в половине десятого явился ко мне на официальный допрос. Вы все сфотографировали, Репке? Если задержка за мной, то можете увозить тело. Лучше всего прямо в институт, так ведь, доктор?
Штёкель что-то пробормотал себе под нос, из чего можно было заключить, что, судя по всему, ему придется заняться еще и стариком.
— Ну, это уже другая проблема, — сказал Кеттерле. — Вы идете с нами?
Один за другим они вышли из лодочного сарая, оставив там двух или трех полицейских, которые пытались с помощью брезента и нейлоновой веревки сделать из того, что когда-то было Сандрой Робертс, транспортабельный сверток.
Эрика Брабендер сидела в холле на мягкой голландской кушетке и непрерывно всхлипывала. Ханс-Пауль стоял рядом, похожий на школьника, не выучившего урока и не знавшего теперь, что отвечать. Зигрид копалась в своей сумочке, пытаясь отыскать для сестры бумажные салфетки.
Когда Эрика увидела комиссара, проходящего через зимний сад, она отпихнула Зигрид в сторону, вскочила и пошла ему навстречу.
— Что вы сделали с Реймаром? Реймар абсолютно не виновен. Реймар никогда даже в мыслях…
Кеттерле взглянул на залитое слезами лицо.
— Потом, — сказал он. — После, госпожа Брабендер. Я понимаю ваше волнение. Но сейчас, к сожалению, не могу вами заняться. Я приглашу вас позже наверх.
Он поднялся на второй этаж, за ним доктор Штёкель, высокий и худой, похожий на узкий солдатский шкафчик в казарме. Люди Рёпке были уже при деле. Начальник 114-го полицейского участка сидел за изящным столиком в стиле Шератена[3], на котором установил пишущую машинку, и допрашивал Матильду.
Сенатору закрыли глаза и положили на кровать. Тело его было прикрыто до подбородка, но даже после смерти мощная львиная голова поражала жесткой энергией и непреклонностью.
«Вы можете остаться в этом деле в дураках, господин старший комиссар», — вспомнил он его слова.
«Если бы я тогда прислал сюда полицейского, — подумал он, — сенатор не отправился бы один в лодочный сарай».
— Я проснулась, когда господин доктор с полицией уже были в доме, — рассказывала Матильда.
В этот момент вахмистр увидел комиссара и встал.
— Как все это было? — спросил Кеттерле и огляделся. Вахмистр доложил.
— Потом мы увидели мужчину, толкавшего свой автомобиль, — добавил он. — Мы задержали его. Он заявил, что приходится сенатору зятем и просто хотел его проведать. Но так как все в доме показалось ему спокойно, он не стал заходить. У него отказал мотор, и он как раз собирался толкнуть машину, чтобы она завелась. Прямо в прихожей мы наткнулись на носовой платок с его монограммой.
— И что он сказал после этого?
— Признался, что был в доме. Он нашел сенатора в приступе, услышал шорохи, услышал голос моего коллеги в телефонной будке. Тут он испугался и сломя голову побежал к своей машине. Носовой платок он, должно быть, потерял в спешке.
— Вы не спросили его, был ли он в лодочном сарае?
На мгновение полицейский смутился.
— Чего не было, того не было, — сказал он.
Уголки рта у комиссара полезли вверх.
— А ведь за это время он успел хорошо подготовиться, — сказал он. — Ну, что нового, доктор?
— Ничего, — ответил Штёкель. — Полагаю, что первое мое впечатление было правильным.
Кеттерле кивнул. Потом он прошел через гардеробную и ванную в спальню Сандры Робертс.
— Идите сюда с машинкой, вахмистр, — крикнул он оттуда, — и приводите сюда всех этих людей из холла! По одному.
И пока он дожидался, ему показалось, что небо над неподвижными верхушками деревьев светлеет.