— Ваша жена знает об этой связи?
— Нет, конечно, нет. Может быть… Я полагаю, что это настолько интимное дело…
— Послушайте, доктор Брабендер, — сказал комиссар, — вы часто встречаетесь с этой дамой?
— Мне не хотелось бы отвечать на этот вопрос, господин комиссар.
— Но это важно. Судите сами, вы предусмотрительно заказываете номер в отеле, потому что собираетесь остаться в Бремене на ночь, а потом случайно встречаете старую знакомую, которую провожаете до дома. Тут кое-что не согласуется, признайтесь. А ведь насколько разумнее было бы ограничить себя в алкоголе и спокойно отправиться вечером домой. Тем не менее вы предусмотрительно заказываете номер. Неужели все на самом деле было так?
— А вам очень необходимо узнать обо мне самые интимные вещи?
— В ваших же собственных интересах, доктор Брабендер.
Брабендер глубоко вдохнул пару раз и снова закурил сигарету.
— Это останется между нами?
— По возможности.
— И все-таки я надеюсь на вас. Конечно, это отдает дурным вкусом, но у меня было желание в тот вечер в Бремене немного развлечься. Это правда. Я знал ее поверхностно. В тот вечер она не работала, и все получилось само собой. Я, собственно, так и рассчитывал. Никто бы ничего не узнал. Я ведь не мог предположить, что в ту ночь исчезнет Сандра Робертс.
Брабендер казался растерянным, словно старшеклассник, которого впервые застигли в ночном заведении.
— Ну хорошо, — сказал Кеттерле к большому его облегчению, — мы проверим ваши показания. Где работает эта дама?
— Она обслуживает бар позади ресторана Рейнхардта. Добротное заведение для избранного круга с небольшим ассортиментом развлечений после десяти. Вполне серьезное, поэтому по субботам бар закрыт.
Брабендер наивно полагал, что хотя бы уровень заведения подправит то нелестное представление, что создалось о нем у комиссара. Кеттерле кивнул. Потом передал ему через стол пачку фотографий.
— Взгляните сюда.
Брабендер уставился на снимки мертвой Сандры Робертс, сделанные в лодочном сарае.
— Что вы на это скажете?
Брабендер был потрясен.
— Это ужасно, — прошептал он.
— Она утонула, — сказал комиссар.
— В это невозможно поверить, — сказал Брабендер, просмотрев всю пачку. Некоторые он задержал, сравнивая с остальными.
— Почему невозможно?
— Да взгляните на ее позу. Так не тонут. Во всяком случае, не тогда, когда все тело находится в воде.
Кеттерле задумчиво смотрел в течение нескольких секунд на Брабендера.
— Ваше мнение совпадает с мнением судебного врача, — сказал он и проверил, не остыл ли кофе. Потом снова отставил чашку и поискал другой снимок.
— А что вы на это скажете?
Темный угол, грубо приколоченная к бревенчатой стене раковина, окрашенная в черный цвет, с примитивным медным краном.
— Вы полагаете…
Комиссар пожал плечами.
— Можно ли представить такое?
Брабендер содрогнулся.
— По-моему, нет.
— И все-таки было нечто в этом роде. Ну, хорошо.
Кеттерле встал и нажал на кнопку звонка.
— Я распоряжусь сейчас доставить вас обратно. И тут же дам знать, как только мы проверим ваши показания.
В сопровождении вахмистра Брабендер покинул здание на площади Карла Мука. Как двое добрых друзей, они зашагали напрямик через парк к следственной тюрьме. Комиссар посмотрел им вслед, потом снова уселся за письменный стол, разложил фотоснимки перед собою в ряд и просидел над ними с четверть часа.
Время от времени он помешивал кофе, отпивал глоток и покачивал чашку, чтобы лучше растворился сахар.
С утра она занималась тем, что примеряла всю имеющуюся у нее одежду черного цвета. Она еще больше оттеняла мертвенную бледность лица. Примерно в половине двенадцатого она позвонила в полицай-президиум. Естественно, у нее было желание нажать сразу на все рычаги. Ей сказали, что комиссара Кеттерле в данный момент в президиуме нет. Быть может, она желает поговорить с комиссаром Хорншу? Но она велела соединить ее прямо с господином Зибеком.
— По этому вопросу я могу сообщить вам немногое, фрау Брабендер, — ответил Зибек. — Следствием руководит комиссар Кеттерле. Только он один может решить, выдать ли вам разрешение на посещение мужа. Насколько я в курсе, он как раз собирался проверить его алиби. И пока это не будет сделано, я не могу вам что-либо обещать.
Эрика прибегала к всевозможным доводам и клятвам, но он только вежливо и даже вполне искренне повторял: