— Это она хотела от него помощи, — услышала Эрика. — Она ждала ребенка.
Эрика перестала теребить скатерть.
— Должно быть, для нее это была катастрофа, — сказала она тихо, без всякого выражения в голосе. — И почему только такое всегда случается с теми, кто ни в коем случае не хочет детей?
— Вот именно. Потому она и обратилась к вашему мужу.
— Ну, об этом он не имел права разговаривать и со мной. Такие вещи относятся к области профессиональной тайны.
Комиссар кивнул.
— Он соблюдает ее даже по отношению к вам?
— Естественно, — сказала Эрика. — Реймар чрезвычайно добросовестен и корректен. Особенно в таких вещах.
— Ну да, и тем не менее он собирался ночью поговорить об этом с вашим отцом. Возможно, он ничего не знал о шоке, который за несколько минут до этого испытал сенатор в лодочном сарае. Но в любом случае его шаги принесли сенатору смерть.
Эрика не начала всхлипывать, гримаса не исказила ее бледное прозрачное лицо. Но она не могла остановить слезы, покатившиеся вдруг по ее щекам.
— Это ужасно, — прошептала она, не предполагая, насколько тщательно оценивает комиссар в этот момент искренность ее потрясения.
— Вопрос звучит несколько странно, фрау Брабендер, — сказал он, — но существовали ли между вами и вашим отцом по-настоящему близкие, доверительные отношения?
Даже вытирая слезы, она следила за своими движениями, отличавшимися грациозной элегантностью, — следствие хорошего воспитания.
— Папа́, — сказала она, — папа́ придерживался всегда точки зрения, что семья не является основой любви. Он ценил тех, кто ему нравился, даже если они не принадлежали к семейному кругу. А тех, кто не нравился, он отвергал, даже если они были членами семьи. Разумеется, к самому себе он требовал от всех подобающего уважения.
— Следовательно, у него был тяжелый характер?
— У всех людей, которые разбогатели сами в результате жестоких усилий, тяжелый характер.
— А вашего мужа он ценил?
— Быть может, это звучит странно, но папа́ ценил ученость. Он даже сожалел, что люди, которые так много учились и так много знают, никогда не достигают в жизни чего-нибудь стоящего. Под этим он имел в виду миллионы. Но как бы то ни было, папа́ всегда утверждал, что наука — замечательная вещь. Правда, историю искусств и тому подобные вещи, чем занимался Ханс-Пауль, он считал глупостью, финтифлюшками, так он выражался.
— Выходит, он относился к вашему мужу не очень доброжелательно, однако ценил его.
— Да. Примерно так.
— Распространялись ли его представления о семье и любви и на жен?
— Сандра, — сказала Эрика и обхватила руками красивое колено, — Сандра была для него великолепным украшением. Представьте себе только, как выглядела она на скачках в новейших и безумных шляпках только что из Парижа, в норковом палантине, в куртке из крокодиловой кожи и тому подобных вещах! Если папа́ отправлялся в театр или на концерт, то только затем, чтобы показать Сандру. И каждый знал, что до этого она была секретаршей в приемной референта по культуре и происходит из очень простых слоев. Любил ли он ее — не знаю. Есть мужчины, которые полагают, что любят женщину, поскольку гордятся ее внешностью.
Комиссар именно так все и представлял. Иначе быть не могло. По его мнению, человек мог тратить свою жизнь либо на то, чтобы зарабатывать миллионы и потом купить на них красивую жену, либо любить по-настоящему одну или даже нескольких женщин, но зато отказаться от миллионов.
— Должно быть, из-за этого и расстроился его первый брак, фрау Брабендер?
— Мама, — сказала Эрика, — это было нечто совсем другое. Мама была из очень хорошей семьи, которая потеряла свое состояние во время кризиса в тридцатые годы. Но зато она открыла ему двери в деловые круги Америки, а это ему было необходимо. Мама была для него инструментом, чтобы достичь величия, Сандра — украшением добившегося всего человека. У папа́ все всегда было последовательно.
— Как вы думаете, вашу мать он тоже любил?
Она вздохнула.
— Вам лучше исходить из того, что папа́ вообще никого никогда не любил.
— И разумеется, неудовлетворенная материнская любовь сосредоточилась на вас двоих?
— Да, — сказала Эрика, — временами это бывало невыносимо. Но у нее все всегда шло от сердца.
— В таком случае ваши отношения с мачехой после новой женитьбы отца должны были быть весьма скверными?
— Мы обе были замужем, когда все произошло. Это затронуло нас лишь косвенно.