… Роман боролся с чернотой. Она вливалась в нос и уши, застилала глаза, и он чувствовал, что слепнет и глохнет, что язык его распух, едва ворочается во рту. Червеобразная тьма быстро и неумолимо разрасталась внутри него, словно плесень в сыром помещении, забивалась в сердце, мозг, печень и легкие, подобно спорам, чтобы размножиться, занять собою каждый орган, прорасти сквозь кожу. Рома хлопал себя руками, тряс головой, брыкался, отбиваясь, но только сильнее запутывался.
Борис ощутил все это разом, словно то были его мысли, его страдания. Принял каждый образ, каждое ощущение и задохнулся от муки.
«Это Знание, – прозвучало в голове. – Знание – это боль. Не всегда, но очень часто».
Борис испугался, что его молодые друзья могут сломаться. Они крепились и старались выстоять, смотреть на свет и не оглядываться, но время шло, а силы иссякали.
Неужто все было напрасно?
«Ты можешь помочь им. И ты знаешь, как».
Это была правда. Борис действительно знал.
– Послушайте меня! – закричал он, поднимаясь на ноги. Зинаида охраняла огонь, и Борис был спокоен, зная, что свет не погаснет. – Помните: рядом с каждым из вас – любимый, дорогой человек. Он ушел в мир мертвых, но остается с вами, стоит за вашей спиной. Любовь сильнее страха, сильнее смерти и боли! Думайте о тех, кто ушел, кого вы любили и любите! Не верьте лукавым – они пусты и немощны, это вы даете им силы своим страхом. – И снова, как мантру, произнес несколько раз: – Думайте о своих любимых!
Боялся, что не поможет, но образы закружились в голове, замелькали перед внутренним взором. Мать Лизаветы. Обожаемый дедушка Яна, который ушел несколько лет назад. Папа Кати. Мама Романа.
Страх отступал, на смену приходили надежда и вера, горячая сила добра.
Борис хотел порадоваться, сказать, что все получилось, они молодцы. Но посмотрел на Зинаиду и увидел, что это не она. Женщины, которая хранила огонь, не было. На полу сидела, глядя на Бориса снизу вверх, «бабушка Дарья» – мерзость, которую он видел в старом разрушенном дома.
Наливающиеся хитрой злобой глаза, сморщенный провалившийся рот, черный язык, чулком сползающая с черепа разлагающаяся кожа, свистящий шепот.
«Попался, внучек! И людишек с собой привел, чтоб нам сытнее было. – Тварь захихикала. – Не уйдешь, никто не выберется».
Паника хлестнула по нервам, как пощечина.
«А если вправду все так? Они поверили, пошли за мной на верную смерть… И ладно бы смерть! Это хуже смерти, это проклятие Нижнего мира, вечное скитание по гиблым землям».
Но разве сам он не говорил минуту назад, что не-мертвые существа лукавы, что нет в них подлинной силы в нашем мире? Выходит, врал?
Борис с усилием отвел взгляд от разлагающегося лица старухи, посмотрел на огонь свечи.
«Смотри на свет. Смотри на свет. Свет всегда одолевает тьму, так происходит раз за разом. Всегда».
Сердце забилось ровнее.
– Все хорошо? – спросила Зинаида.
Это снова была она.
Лживая сущность, прикинувшаяся бабушкой, сгинула.
Борис облизнул растрескавшиеся губы, ответил, что все в порядке.
Стало теплее. Холод втянулся в стены, в комнате даже сделалось жарко. Четверо ребят, стоящих по углам, выглядели измученными, уставшими, но на лицах появлялись улыбки.
– Убирайтесь отсюда, – сказал Ян, и Борис понимал, о чем это он.
Чудовища, повинуясь неведомой силе, уходили прочь. Поворачивались и исчезали в углах-коридорах – тех самых, через которые и пришли из Нижнего мира.
– Им нет места среди нас, – сказал Борис.
Свеча тем временем разгоралась все увереннее, сильнее, ярче. Борис радовался этому: они теперь отлично видели друг друга, могли отогреться и…
Пламя внезапно выросло и взметнулось ввысь – яркая вспышка, огромный оранжевый всполох. Маленький и робкий, похожий на укрощенного зверька огонек обрел когти и клыки, вцепился ими в руки Зинаиды.
Женщина закричала от боли, отпрянула от огня.
Катя, Рома, Ян и Лизавета подались вперед, желая помочь.
«Нельзя! Останови их!»
– Нет! – завопил Борис. – Больше ни шагу, прошу вас. Оставайтесь на местах, они того и добиваются, чтобы вы отошли от проходов!
Ян замер, Лизавета и Роман попятились. Последней отступила Катя.
Зинаида тихонько стонала от боли в обожженных ладонях.
Пламя росло. Его нужно срочно погасить, а иначе дом (или сразу все дома) сгорит в считаные минуты. Дерево, вдобавок облитое бензином, вспыхнет – и люди сгорят заживо!
Борис снял ветровку, желая сбить пламя, затоптать костер, который разгорался все ярче.