Доктор Плениш обладал достаточными познаниями в истории, чтобы помнить, сколько таких Карлейлей Весперов стремилось основать церковь, которая покончила бы со всеми церквами. Но этому блаженному простачку удалось заинтересовать миссис Пиггот и мисс Тундру…
Веспер продолжал изливаться:
— То, что я имею в виду, мне представляется новой квакерской[104] общиной, только повеселее и на современный лад, без старинных квакерских родов Пенсильвании и Огайо, отпрыски которых сами ведут себя, как наследственные священнослужители. Моя организация, если она будет такой, как я хочу, а это значит, что, достигнув цели, она тотчас же должна стушеваться и исчезнуть, как всякий хороший учитель, — моя организация будет делать только одно: внушать каждому человеку — мужчине, женщине, ребенку, — что бог его самого создал священннком (это так хорошо понимали первые христиане) и что он волен молиться один или вместе с другими людьми, как он того пожелает. Я хочу назвать ее братством «Каждый Сам Себе Священник».
Да, я вынашивал эту идею двадцать лет. Но я умею вести книги, а вот в администраторы не гожусь. Не умею командовать людьми! Ах, если бы нам такого человека, как вы! Вы бы не согласились принять участие, скажем, быть нашим главным пастырем?
— Гм, гм… А сколько вы собираетесь платить?
— Я как-то не думал об этом. У нас сейчас есть в кассе десять тысяч доларов. Устроила бы вас половина такой суммы в год?
— Боюсь, что меньше, чем за шесть тысяч в год, я об этом и думать не могу. Примерно столько я получаю сейчас, а ведь у меня жена и ребенок.
— О, я убежден, что в этом неблагодарном мире даже шесть тысяч долларов — очень мало для деятеля с таким опытом и такой любовью к человечеству. Так что же, порешим на этом и начнем работать, брат Гидеон?
«Бррр!» — мысленно поежился доктор Плениш, но вслух произнес:
— Я об этом подумаю. Встретимся здесь завтра в двенадцать.
Он позвонил по телефону в Нью-Йорк, и Крис Стерн ему ответил:
— Да, кажется, этот юродивый Веспер действительно пристроился к сундуку этой толстой старой язычницы миссис Пиггот.
В тот вечер доктор еще не решился сказать Пиони про дела, которые у него завелись с полусумасшедшим шарлатаном.
На следующее утро его вызвал к себе Сандерсон — Смит, и, по-видимому, Сандерсон-Смит накануне неудачно провел вечер. Он сказал не столь вкрадчивым тоном, как обычно:
— Плениш, я хотел поговорить с вами относительно вашего лекционного турне по колледжам. Довольно вам миндальничать и разводить либерализм. Ставьте перед этими болванами-студентами вопрос ребром: или они будут бороться с профсоюзами, или профсоюзы сядут им на голову. Понятно?
— Я об этом подумаю, — сказал доктор Плениш не слишком воинственно.
За завтраком в Крэйон-клубе Веспер улыбнулся, протянул хорошенький чек на пятьсот долларов и сказал:
— Вот вам жалованье за первый месяц, брат Гидеон — Гидеон, меч Господень! Что же, с нами вы или нет?
— С вами, черт возьми, с вами! Ох, простите, сорвалось!
— Мне кажется, не стоит придавать слишком большое значение запрету, который древние евреи наложили на ругань и божбу. Разве Господь не сумеет отличить истинный смысл от слов, в которых он выражен? Его ведь не обманешь.
Доктор Плениш, чувствуя, что новый хозяин уже начинает раздражать его так же, как утром раздражал старый, мысленно простонал: «Эта святость меня в гроб вгонит. Святоша-карьерист! Нет, я не успокоюсь, пока не дойду до такой организации, где хозяином буду я сам или же такой человек, как полковник Мардук, у которого есть и ум, и сила, и деньги! А не то, что сентиментальный размазня вроде Веспера или злобный психопат вроде Санди-Угря… Ах ты, господи!»
Но вслух он уже говорил:
— Прежде всего надо подобрать имена для списка руководителей. Начнем с епископа Пиндика… Нет, что я, на этот раз ведь мы, слава богу, без священников. Ну, а что вы скажете об Уильяме Г. Найфе? Вот истинный пионер христианства.
Нелегко было решиться сказать Пиони, что отныне его заработок будет гарантироваться только св. Франциском Ассизским.[105] Он помнил, как хорошо она себя держала в Чикаго, услыхав, что Гамильтон Фрисби его выгнал, но все же предпочел отложить признание до вечера, когда они вернутся из кино.
Они сидели за чисто вымытым столом в темной вашингтонской кухоньке, мирно попивая вечерние коктейли, и тут он рассказал ей все. И когда он говорил, мысль о том, что можно быть священником, не получая за это денег, показалась ему самому не менее фантастической, чем проект путешествия на Луну.
Пиони слушала, онемев от ужаса. Потом:
— Ты что ж, совсем спятил? Бросить налаженное дело у Санди — дело, которого хватило бы еще по крайней мере лет на пять, и связаться с каким-то религиозным маньяком! Ты отлично знаешь, что я сама добрая христианка и хожу в церковь, но… Шесть тысяч в год? Да ты и шестисот не получишь! Через месяц вся эта затея лопнет. Чтоб ты немедленно развязался с этим бредовым предприятием, слышишь? Немедленно! Скажи Весперу, пусть катится подальше.
— Боюсь, что это невозможно. Я уже истратил половину тех пятисот, которые он мне дал — мы за два месяца задолжали за квартиру, — и потом сегодня я сказал Сандерсон-Смиту в глаза, что он не что иное, как штрейкбрехер высокой марки. Боюсь, что с ним у меня покончено навсегда.
— Ах, ты боишься?
Пиони выкрикнула эти слова; она пулей вылетела из кухни и помчалась наверх. Он пошел за ней и услышал, как щелкнул ключ в дверях спальни. Он даже не знал, что там есть ключ.
— Вот мы какие сердитые! — Он улыбнулся втихомолку. Он постучал с шутливой осторожностью, ответа не было; постучал еще раз, с супружеской властностью, ответа не было. Он повернул ручку.
Первый раз за двенадцать лет семейной жизни жена заперлась от него в спальне.
В смятении он закричал:
— Пиони! Радость моя! Впусти меня! Дай объяснить! — А мысленно: «Она права. А вдруг она от меня уйдет? Что я буду делать? Как я буду спать один?»
Он снова стал окликать ее, весело барабаня в дверь, стараясь показать, что не сердится за ее милую детскую шалость, но она не отвечала, не слышно было даже осторожных шагов на цыпочках. Тогда он спустился с лестницы мерной, тяжелой поступью, долженствовавшей выражать гнев и оскорбленное достоинство, и внизу подождал, не побежит ли она за ним, не позовет ли. Она не шла. Но она придет, она должна прийти. Он подождал еще. Ее не было слышно.
— Нет, это уже слишком! Она ведет себя, как избалованный ребенок. Я просто не стану обращать на нее внимания, — решил он.
Он пошел в маленькую гостиную, зеленую с цветочками, и занялся решением кроссворда: этот вид развлечения был еще тогда в моде. Но кроссворд не решался. Он швырнул газету в фотографию ректора Т. Остина Булла с его личной надписью и тихонько прокрался опять к подножию лестницы. Он стоял там, и от волнения у него сосало под ложечкой. Сверху доносились глухие рыдания. Не окликнув жену, он поплелся назад в гостиную и уставился взглядом в газету.
Хорошо, но где же, черт возьми, ему сегодня спать? В кроватке Кэрри, что ли? А спать уже пора было.
Он выскочил на лестницу и заорал:
— Эй! Куда ты мне прикажешь идти спать?
После солидной паузы сверху донесся срывающийся голос:
— Хоть к черту!
— Красиво это — так отвечать, когда тебя спрашивают по-хорошему? — упрекнул он. Но все же ему стало легче при мысли, что она уже не так молода и беспомощна. Он поднялся наверх и, постучав, скомандовал: — Пиони, впусти меня! Отопри дверь!
За дверью всхлипнули: — Она не заперта.
Машинально трепля ее по плечу, он приговаривал:
— Ну, ну, ну! Деточка моя! Совсем еще маленькая деточка! Но такая умненькая! Нет, нет, киска, я больше никогда не пойду ни на какое организационное или практическое мероприятие (он хотел сказать: не поступлю на работу), не посоветовавшись с тобой.
— Да, да, миленький, пожалуйста. Ты ведь знаешь, я тебя очень люблю и думаю только о том, как для тебя лучше. Конечно, сейчас ты уже увяз в своей новой затее, но вот увидишь, этот дурак Карлейль Веспер и в подметки не годится Санди-Угрю.
104
Квакеры — христианская протестантская секта, возникла в Англии в 1652 году; первая колония квакеров в США была создана в 1682 году. Квакеры выступают против церковной роскоши, официальной присяги, института священников, исходя из принципа «Господь в каждом человеке».
105
Св. Франциск Ассизский (1182–1226) — итальянский монах и проповедник, учредитель названного его именем нищенского ордена. Утверждал идеал аскетизма и альтруизма.