– Мы умерли? – спросил он Геракла.
Если это смерть, то уже не очень-то страшно. Но пока непонятно.
– Ты же слушал Хирона. Смерти здесь нет, потому что нет времени.
– А почему мы не замерзаем здесь насмерть?
– Ты так ничего и не понял.
Ясон не стал спорить. Он действительно мало что понимал, но это сейчас его не заботило. Дорога вела дальше вверх, а свет – откуда бы он ни шел – красиво играл на снегу. Он пнул сугроб, и белый пух взлетел и мягко осел.
– Поспеши.
Если там, наверху, действительно стоит дворец Зевса и других олимпийцев и он окажется там вместе с Гераклом, то ему будет уже все равно, даже если он умер. Дорога петляла. Они поднялись еще выше и вскоре услышали смех, голоса, обрывки песен и возгласов. Слов было не разобрать, но Ясона охватило такое волнение, что он еле стоял на ногах.
– Мы дошли? Мы взаправду дошли? И там, за следующим поворотом они сидят и пируют?
Ему вдруг стало страшно, он представил, как подобно Беллерофонту летит вниз со всей высоты небес, и боги разгневаны.
– Идем, мальчик, – Геракл похлопал его по плечу. – Если дойдем, станем гостями на этом пиру. Здесь всегда пируют.
– Боги всегда хотят есть?
– Пир – это не только про еду. Достаточно просто быть вместе.
Да, они попали на пир, и тот стих, когда они появились между колонн. Ясон знал, что надо потупить глаза, возможно, пасть ниц – все то, что так просто и легко можно сделать перед смертным царем. Но он не мог опустить глаза ниже. Не мог и опуститься на колени, он весь точно одеревенел, и не моргая смотрел на богов. На строгое и прекрасное лицо владычицы Геры, на Деметру, что даже отсюда пахла весной и полевыми цветами, на могучего Гефеста, что возвел все белоснежные дворцы на Олимпе. Он смотрел на них и не моргал, потому что теперь уже было бы оскорбительно отвести от них взгляд.
Когда голова гидры грузно упала на плиты, он вздрогнул.
– Зевс, владыка Олимпа, – Геракл шагнул вперед. Он замолк, будто подбирал слова в голове, и замолк надолго. Он стоял, шевеля губам, и покачивал головой, но вслух так и ничего не сказал. Боги молчали.
– Я пришел, – просто сказал он. – Я пришел к вам. Я столько шел… – его голос дрогнул. – Я никогда не роптал на судьбу, это правда, вы знаете. Разве что изредка. Вы дали мне дело, с которым никто не справится кроме меня – разве я мог отказаться? Я правда сражался, боролся, и в прошлой жизни, и даже в этой, которую я до сих пор не пойму – но я не задавал вам вопросы! Я не задаю их сейчас. Но если я был верен. Если доверял и словам, и приказам, то ничего зазорного ведь нет в том, чтобы прийти за помощью к тем, кому доверяешь? И пусть я смертный, я помню слова дружбы и поддержку… Твои, Аполлон, твоей сестры. Я помню, вы тогда оба подарили мне такой чудесный нагрудник… Я это помню, я не забыл, и я пришел за помощью, потому что я устал, так устал!
В углу его глаз показались крупные слезы, и он замолчал. Гестия встала из-за стола, подошла к нему и оттерла слезы платком, точно мать. У нее единственной из богинь были веснушки и легкий румянец, и она пахла хлебом. Ясон не помнил матери, он не видел и других детей со своими родителями, но эта богиня могла быть матерью и ему, и Гераклу, и даже Хирону, и Кастору с Полидевком, и всем тем, кто устал.
– Ну же, ну… – говорила она. Может, прочие богини говорят другими словами, но мать не могла сказать по-другому.
Воин взял себя в руки и теперь только громко дышал, боясь, что, его голос снова сорвется. Богиня гладила его по могучей руке и что-то шептала.
– Гестия, отойди. Довольно.
Богиня повиновалась. Геракл, не опуская головы, смотрел на царя Олимпа, на Зевса. У ног его так и лежала моргающая голова. Воин не объяснял ничего – ни про различие бессмертных и вечно живых, не рисовал круги на песке, не чертил время, подобно морю –здесь это знали и так. Знали, должно быть, и зачем он пришел сюда, и почему не может вымолвить ни единого слова. Зевс подошел к ним обоим. Он казался все еще молодым, но вместе с тем слишком древним, Ясон не мог сказать точно, какой он. Он просто был.
– Я прошу тебя о помощи, – промолвил Геракл. – Люди не могут нести все в одиночку. И вы никогда не принуждали их к этому. Никогда вы этого не хотели. В этом нет ни поражения, ни стыда.
Зевс-громовержец, повелитель Олимпа, кивнул и коснулся бессмертных останков чудовища, и голова бледной гидры рассыпалась в пыль. Так просто и за мгновение вся ее бесконечность, все ее долгое время сузилось до крохотного отрезка лишь потому, что само Время со всеми его законами неизбежности здесь было побеждено уже слишком давно и власти совсем не имело. Из него, такого линейного, неотвратимого и понятного на земле, здесь плели кружева, оно могло пахнуть грушами или звучать, как пустой горшок. Время изгнано из Олимпа, но и попав туда, не имеет там силы.